Любовь-нелюбовь - Анхела Бесерра

Она не пошла на прием к Фьямме — не хотела расстраивать ее тем, что разработанный ею план провалился. Она была грустна и подавлена, чувствовала себя одинокой, как никогда прежде. Она уже обнажила тело перед Анхелем и сейчас не хотела обнажать еще и душу перед психоаналитиком. Боялась перестать быть в глазах окружающих передовой женщиной, а потому засиживалась на работе до глубокой ночи, разрабатывая новый проект, который должна была представить на следующем еженедельном заседании спонсорского комитета возглавляемой ею организации. Но, работая, Эстрелья ни на секунду не переставала ждать телефонного звонка, который вернул бы покой ее душе. Она раз триста звонила сама себе, проверяя, работает ли ее телефон. Столько же раз она звонила на свой мобильный. Но Анхель не звонил. Было всего несколько звонков, в том числе от Фьяммы. А Эстрелье так не хватало звонков Анхеля — утренних и вечерних, семичасовых!

Дни между тем шли, и приближался следующий четверг. И хотя Анхель так и не позвонил, Эстрелья снова отправилась в часовню. Ее веки отяжелели от слез, пролитых за последние дни, а к ногам словно привязали бетонные плиты. Тщательный макияж не мог скрыть следов перенесенных ею за последнюю неделю страданий. Эстрелья села на скамейку и стала ждать. Ждала долго, но он так и не появился.

Не только Эстрелья ждала Анхеля — вместе с ней его ждал спрятавшийся в исповедальне священник, шпионивший за ними каждый четверг. Он смотрел на часы и ничего не понимал, удивлялся опозданию, подглядывал за Эстрельей через кружевную занавеску. Эстрелья показалась ему грустной, и ему захотелось выйти из своего убежища и заговорить с ней — утешить, подбодрить. И в то же время получить у нее поддержку и утешение. В тот вечер Эстрелья полностью осознала, как важен для нее Анхель и как опустела без него ее жизнь. С его уходом она лишилась половины души. Никогда не испытывала Эстрелья такой боли. Это было невыносимо, и она расплакалась. Не столько от обиды на него, сколько от жалости к себе, оттого что она так одинока и несчастна. И беззащитна. Она уже очень давно не молилась, но сейчас почувствовала, что это ей необходимо. Она снова поверила в того Бога, в которого верила в детстве, и так же горячо, как когда-то просила новую куклу на Рождество, сейчас просила, чтобы к ней вернулся Анхель. Почему он исчез бесследно, рассеялся словно дым, будто его никогда и не существовало? Эстрелья не знала, где искать его — она ничего о нем не знала. Он ворвался в ее жизнь ураганом и улетел от нее, точно легкий ветерок. Она плакала, и гулкое эхо разносило ее всхлипыванья по всей часовне — они эхом отражались от стен и колонн, повторялись снова и снова, и вскоре вся часовня наполнилась ее плачем, даже воздух, казалось, стал влажным от слез, и от этой влаги слегка полиняли крылья самых прекрасных ангелов на потолочных фресках. Священник не мог больше оставаться в стороне и начал тихонько покашливать, отодвигая занавеску в исповедальне и делая вид, что наводит в ней порядок. С потолка капали фиолетовые и серебряные слезы, и рядом с Эстрельей уже образовалась небольшая лужица. Священник приблизился к Эстрелье и встал рядом. Дождавшись, когда всхлипывания стали чуть тише, он заговорил. Голосом, ставшим за много лет службы вкрадчивым и мягким, он спросил Эстрелью, что с ней случилось. Он взял ее руки в свои и гладил их, пока Эстрелья рассказывала о том, что от нее ушел любимый. Потом сказал, что хорошо бы попросить о помощи святого Антония, покровителя всех влюбленных, и показал взглядом на статую. Потребуется не менее девяти дней молиться этому святому, при этом всегда в одно и то же время, и что еще важнее, нужно каждый раз зажигать вокруг статуи святого как можно больше свечей. С некоторой фамильярностью обняв Эстрелью за талию, он подвел ее к святому и там, незаметно проверив достоинство банкноты, которую Эстрелья опустила в щель ящика для пожертвований, разрешил ей зажечь не одну скромную свечку, а целых сто. Затем вынул из кармана молитвенник, обнял Эстрелью и долго молча стоял так. О чем он думал в эти минуты, было известно лишь ему. Эстрелья покинула часовню, только когда священник сам попросил ее сделать это — ему пора было укладывать святых спать. И потом еще много четвергов подряд Эстрелья и священник из часовни молились, каждый по отдельности, о возвращении Анхеля. У них были разные причины желать его возвращения, но молились они одинаково горячо. Эстрелья, кроме тех молитв, что дал ей священник и которых ей показалось слишком мало для такой огромной просьбы, читала еще и все молитвы, что выучила в детстве. Между делом она совершила короткую, немного развеявшую ее поездку в Сомали, где раздавала другим тепло и нежность так, как если бы дарила их Анхелю, который был с нею днем и ночью, став частью ее души. То, что он оставил ее, не убило в ней чувство, а, наоборот, усилило его, словно в костер ее любви подбросили сухих дров.

Мартин между тем никак не мог решить, продолжать ему встречаться с Эстрельей или попытаться наладить семейную жизнь с Фьяммой. Каждый день он снимал телефонную трубку, но перед тем, как набрать последнюю цифру номера, который мог вернуть ему любимую, вспоминал о том, что не может ничего ей предложить, кроме той ужасной ночи, и снова клал трубку. И чем больше дней проходило, тем труднее ему было исправить последствия своего трусливого бегства. Он с головой ушел в работу, не пропускал ни одной встречи или совещания, писал одну за другой блестящие острые статьи, выплескивая в них всю накопившуюся злость и недовольство. Он стал бояться тишины — в тишине ему сразу вспоминалась Эстрелья, его снова начинали терзать угрызения совести и мучить сомнения. Он изменил привычный маршрут и ходил теперь на работу другой дорогой, проходившей далеко от парка Вздохов, где они с Эстрельей познакомились.

Мартин наивно полагал, что изменение маршрута изменит и его желания и он захочет вернуться к Фьямме. Но запреты, которые он сам для себя вводил, лишь усиливали любовь. Напрасно пытался он повернуть стрелку своего любовного компаса — та упрямо возвращалась в исходное положение.

Они с Фьяммой решили совершить короткое — всего пять дней — путешествие. Провести выходные на острове Бура — идиллическом островке, где они когда-то вместе любовались прекрасными огненными закатами, яркими и жаркими. На этих живописных берегах, где нагромождения скал напоминали драконов, выплевывающих пенные волны и пропускающих солнечные лучи через самые причудливые отверстия, даже у совершенно чужих людей сердца могли забиться в унисон.

Для Мартина это был шанс разобраться в своих чувствах, для Фьяммы, которая ничего не знала о его терзаниях, — просто еще одна отдушина, возможность забыть о работе, почитать в прохладной тени одну из книг, что годами дремлют на полках, дожидаясь часа, когда их наконец выберут и они смогут так много рас-сказать глазам, жаждущим узнать.

Ветер в те дни уже начал набирать силу, срывая с деревьев листья и фрукты, но Фьямму и Мартина это не остановило. Они уехали, не сказав никому ни слова. В порту их провожал неумолчный гомон чаек и попугаев, крики торговок, предлагающих все на свете фрукты, чемоданы, лодки, катера и шхуны, продавцы кайманов, мармелада из гуайявы, блинчиков и сэндвичей и ждало выкрашенное зеленой краской небольшое деревянное суденышко с поднятым на мачте трехцветным флагом и свисающими с кормы огромными гроздьями спелых бананов. Высоченные негры с улыбками от уха до уха приветствовали их на борту. Пахло селитрой и рыбой — они наняли для путешествия рыбацкую шхуну: не хотели туристических стереотипов. С собой у них был маленький чемоданчик с книгами Фьяммы и чистой тетрадью, которую Мартин собирался заполнить заметками и стихами. Вечером накануне путешествия он долго размышлял и, как ему казалось, освободился от старых воспоминаний, чтобы заменить их новыми. Он поднимался на чердак, чтобы еще и еще раз пролистать альбомы, где они с Фьяммой улыбались с фотографий тех времен, когда были молоды и влюблены. Как они были счастливы тогда! Мартин долго смотрел на большую фотографию, на которой Фьямма смеялась взахлеб. Провел пальцем по глянцевой бумаге. Дойдя до губ Фьяммы, остановился. Он очень любил эту улыбку. Когда он целовал ее, то ласкал не столько губы, сколько зубы. Он любил проводить по ним языком. Фьямма это знала и, когда была счастлива, дарила Мартину улыбки вместо слов. Как давно все это было! Остались только фотографии — немые свидетели былой любви, доказательства того, что Мартин с Фьяммой когда-то жили.