Замуж за царя - Юлия Ивлиева

– В Хрустальном ключе умылась, с утра только вернулась, едва на праздник во дворце не опоздала. Зато кожа так и светится…

Глядя на них, я начинала понимать, почему Баба-яга недовольна нынешними невестами. Что свои, что чужие – все с какими-нибудь причудами. Она, кстати, уже второй раз пробежала мимо, по сторонам глазами зыркала, будто искала кого. Выражение ее лица было столь зверским, что я не завидую тому, кого она найдет.

На улице вечерело. Вокруг нас распространялась приятная прохлада, должно быть, от фонтана. Будто даже легким туманом потянуло. И как-то глуховато я стала слышать подруг, как сквозь пелену, да и в сон меня начало клонить. Может, с утра солнечный удар получила?

– Вот памятник этот первой царице поставили, – рассказывала Лукерья, показывая на статую женщины в центре парка. – Она великое дело сотворила, не знаю, какое точно, но спасла все государство наше, мне нянюшка в детстве рассказывала.

– А мне отец мой рассказывал, что наоборот, грех она великий совершила и преступление, – выложила Забава. – Поэтому и поставили ее здесь как вечное напоминание о постигшем ее ужасном наказании и для устрашения совершающим скверные поступки.

Не знаю, чего плохого или хорошего совершила эта дама, но явно напрасно, поскольку содеянное прошло даром – никто толком не знает, отчего этой тетке тут памятник воздвигли.

Нас все сильнее и сильнее заволакивало холодным туманом, и меня очень удивляло, что мои собеседницы не обращают на это никакого внимания. В горле пересохло, я потянулась за крынкой с компотом, из которой только что отпила Забава. Может, там и не компот вовсе, а какое-нибудь снадобье или настойка? Мне одной черт-те что мерещится? Из тумана вышел полупрозрачный маленький мужичок, довольно обычный на вид, но с рожками и хвостом, и протянул мне кувшин. В свете последних отравлений желание пить резко пропало. Но чертенок настаивал, упорно тыкал кувшином в лицо. Только я набралась смелости пожаловаться своим собеседницам на беспокоившие меня глюки…

– Вот ты где! – гаркнула над самым ухом Баба-яга.

Я и мои собеседницы вздрогнули, туман и черт исчезли. Тьфу! Померещится же такое!

– Я тебя по всему городу ищу, с ног сбилась, – заботливо и вкрадчиво, что, собственно, и вызывало опасения, высказалась бабуля. – Пойдем, милая, домой пора. Щи с гусиком простынут, тебя, красавицу, ожидаючи. – Голос у бабули был нежный и сахарный, улыбка ласковая и добродушная, а в глазах плясали кровожадные бесенята, я так полагаю, по мою наивную душу.

– Это, э-э-того… – Я мямлила что-то невразумительное, планируя искать политического убежища у новых подруг, но барышни с такой скоростью соскочили и ретировались, что сразу стало ясно: перед Бабой-ягой они испытывают благоговейный ужас и в защитники ко мне не пойдут.

Оставшись в гордом одиночестве, я обреченно поплелась за Ягой домой. Прилюдно она меня поедать не стала. Впрочем, если старушка обеспокоена здоровым образом жизни, то мне грозит не стать гастрономическим изыском, а что-нибудь попроще – превращение в горшок или стул, ну, во что-то, полезное в домашнем обиходе. Емеля вчера, например, жаловался, что ему мебели не хватает.

Дома Яга радушно угощала щами с гусем, кидая в мою сторону недобрые взгляды. Я с дрожью в коленках ждала расправы. На этот раз обошлось. Буянила бабуля не сильно, проклятия и молнии не метала, так, отчитала, взывая к моей совести и надеясь в будущем на природную стыдливость. Смысл ее увещеваний сводился к простым и понятным доводам: не ходила бы ты, девица, по незнакомым местам малоизвестного государства в не отведенное для прогулок время, пока тебя не отравили к чертовой бабушке. Объяснять заботливой старушке, что именно во имя торжества справедливости, для прекращения преступных покушений и подвергаю себя неоправданному риску, я не решилась. Очень в тот момент хотелось жить. Поэтому я пообещала все, что Яга пожелала, и по-быстрому отправилась спать.

Вечер был безмятежен и тих, дул по-летнему теплый и приятный ветерок. Чучело отвешивало почтительные поклоны каждый раз, когда я выглядывала в окно. Привыкнуть к подобному проявлению уважения у меня никак не получалось. В общем, забыть, что я нахожусь в месте, где водятся русалки, водяные, Лихи одноглазые и прочая волшебная фауна, мне упорно не давали.

День прошел не зря. Список подозреваемых стал немного меньше. Всего пятнадцать невест, минус я, минус Забава. Скорее всего, минус Матрена – слишком глупа и нерасторопна, ее не интересуют ни царь, ни царство, она вообще не очень понимает, зачем участвует в смотринах. Лукерья очень уверена в себе, считает, что корона у нее в кармане, точнее, на голове. К тому же, по ее логике, женой точно не станет чужестранка, следовательно, на Аленушку она покушаться не стала бы. Да и перед представлением во дворце вернулась она только утром, стало быть, накануне на меня напасть не могла.

Но я так и не увидела ни одного из ларцов для украшений. Может, завтра мне улыбнется удача? Мне непременно надо попасть во дворец. Вот только чем отвлечь Ягу? Вживаясь в роль обитательницы сказочного государства, я напомнила себе вечную сказочную мудрость – «утро вечера мудренее» – и уснула.

Во сне спокойствия не прибавилось. Я бежала сквозь густой и почему-то красный туман, сзади взвивались багряные всполохи огня, а впереди маячили рога чертей. По какой причине я так самозабвенно спешила им навстречу, непонятно. Но ни страха, ни ужаса я не испытывала.

Первое утро из всех, встреченных у Бабы-яги, не сопровождалось головной болью. Я проснулась свежей, бодрой и здоровой. Не знаю, по какой причине бабуля не будит меня с первыми петухами. Наверное, считает, пока сплю, от меня меньше проблем. В окно укоризненно светило солнце, дескать, обедать пора, а ты дрыхнешь. Определять по нему время у меня не получалось. Все-таки родилась, воспитывалась и прожила большую часть своей жизни в окружении часов, таймеров, телефонов и компьютеров. У местного населения вообще очень субъективное понятие о времени. Полдень, вечер, иногда полночь. Точнее идентифицировать сутки им не надо. Да, с часами здесь напряженка. Единственный циферблат видела на Дворцовой площади, но у меня сложилось впечатление, что это скорее элемент декора, нежели механизм определения времени.

Сладко потянувшись, я выглянула в окно. У народа жизнь кипела вовсю. Яга копалась на грядках, чучело отпугивало ворон, Тимофей грелся на солнышке, Аксинья читала книжку, одним глазом приглядывая за козой.

Впрочем, на мое пробуждение все-таки рассчитывали. Внизу меня ждал завтрак: миска творога, чашка ягод и крынка молока, прикрытые вышитой салфеточкой.

Судя по еще одной пустой и чистой тарелочке, была и сметана, но, видимо, пала жертвой чревоугодия Тимофея. Бабкин кот – единственное существо, ведущее незримый бой за мою талию, но только тогда, когда дело касается сметаны. Как только в него влезает?!

Когда я вышла во двор и уселась в теньке, ко мне подскочила Аксинья и потребовала выступить в роли слушателя. К счастью, она читала не «Войну и мир», а то после сытного завтрака меня точно сморил бы сон. Яга предупредила: