Счастье в мгновении. Часть 3 - Анна Д. Фурсова

«Я рисковал сгореть в огне любви… Я никого не любил так, как любил Марию. Я любил её не из-за жалости, не из чувства сострадания, что столько лет она прожила в детском доме, а из-за того, что восхищался её стойкости, красотой и добротой ко вселенной. Жизнь жестоко обошлась с нею, но она в ответ не проявила ненависти и злости к миру.

Что она делала со мной!.. Её пленительные черты, сверкающие лучезарной белизной, облекали мое тело в слабость. Я забывался под действием её ласк и не отдавал отчета в последствиях…

Любовь согревает сильнее солнца, ибо такая теплота касается не только тела, но и сердца. Я воспылал этим чувством до самозабвения…»

«Но… появление третьего лица между двумя сердцами образовало благодатную почву для ревности».

«Ничто так не отравляет человека, как измена.

Я посвящал ей минуту за минутой без остатка, был отдан ей и получил такой ответ…

Когда мои подозрения в черной измене подтвердились самым непредсказуемым образом, то флакон яда принес такие глубочайшие ожоги моей кожи».

— Что? Что? — Покрытая мурашками по телу, побуждаемая импульсом, я перечитываю шокирующий меня кусочек вслух и дрожащей рукой, держа лист, невольно неверяще бормочу: — Детском доме? Измена? — Доведено ли это письмо до глаз Джексона и Питера?

К этой странице приложены старые две фотографии, на одной — отец и Мария, запечатлённые кем-то в парке, улыбающиеся, счастливые, на другой — компания друзей, среди которых роковое трио: Мария, Ник и Джейсон.

Похолодев от высшей степени удивления, прокатившегося и до сих пор сохраняющегося во мне, я механически усаживаюсь на краешек постели и заново читаю любовные листы, но уже с расстановкой. И чудится мне, как оживает на глазах картина любви, описанная в строках.

Конец описания страницы 7

«Наслаждавшись жаром ее трепещущих губ под наплывом бурно налетевшей страсти, я чувствовал, что в этих объятиях я смогу всё: дотянувшись рукой до неба, схвачу самую яркую звезду… Оказалось, что одной любви на двоих, струящейся из одной тропинки от сердца к другому сердцу, мало для того, чтобы пылавшие в воображении мечты стали реальными».

Слова, выражающие чувства, накопившееся в сердце отца, так близко касаются моей души, что я проливаю слезы и будто чувствую его боль. Он хотел взять её под свое крыло, избавить от тяжелых детских воспоминаний, безусловно любить её…

А поступок его лучшего друга… Черты Джейсона, известные мне лично не понаслышке, и то, как он повел себя тогда, когда я его встретила, не позволяют и заикнуться, что он был способен так коварно обойтись и провернуть такую историю.

Мне вспоминается мысль, в прошлом исходившая от папы: «Предают друзья, а не враги!» Когда отец мне запрещал делиться со своими друзьями событиями своей жизни, поменьше рассказывать о себе, о своих планах, то глазами и ушами подростка я видела в этом его очередные упреки и придирки ко мне и не слушалась, была недовольной этим. Я бы никогда не могла подумать, что этими словами он ограждает меня от возможного предательства, испытанного им на себе, и от той мерзости, которая образуется внутри, когда тебя предают самые близкие, в чьих словах о добре и любви к тебе ты никогда не сомневался.

«Вот поэтому он редко с кем тесно общался. Что с соседями, что с приятелями, что с коллегами по работе, он сохранял формально-вежливый тон», — постепенно доходят до меня причины странных манер отца.

Страница 8

«Ты стала моим спасеньем и дала моему сердцу отраду.

Кто-то говорит, что любовь проходит, если не была она преданной, а моя, видимо, исключение, хоть и чередующаяся с ненавистью, но не умирающая. Спустя годы я по-прежнему лелеял в глубине сердца воспоминания о минутах любви, полных необычайной нежности…»

Страница 9

«Я выплескивал свою любовь, когда писал стихи… О них никто не знал, даже сама Мария. Только так мне становилось свободнее от любовной лихорадки.

И жил я с криком обманутой любви. Каждый вечер, возвращаясь домой, я засиживался в кабинете до поздней ночи, перенося острые мысли в строки. Муки то уходили, то вновь копошили грудь, а надежда на любовь угасала с каждым днем, растворяясь в безостановочном ритме жизни.

Сборник находится в нижнем ящике моего письменного стола, в нашем домике Сиэтла. Дочурка, ты можешь забрать его себе и почитать бред своего папки…»

Папа писал стихи? Я так ошибалась, когда считала, что у нас с ним нет ничего общего.

В трепете и с желанием узнать о нём больше, я продолжаю смотреть нетронутые страницы, разворачивая и затем складывая вырезки обнаженной и намучившейся души папочки друг за другом, в последовательности. И дохожу до того самого события, изменившего мою жизнь.

Страница 10

«Но ничего не разрешилось до конца… ибо бегство от чувств не означает освобождение от них, и я ответил за роковую любовь гибелью души и оказался в призрачном аде, невидимом никем, ничьим глазом, кроме моего сердца, мыкавшегося в нем…

Я должен был как-то жить сначала, я должен был устраивать свою жизнь с другой, но ни одного дня не прошло, чтобы я не подумал о любимой. Я был одержим ею, недосягаемым существом, и не знал, как умертвить это чувство… Любовь стала же моей болезнью».

Страница 11

«Ничто не усыпило в моей памяти тот злосчастный вечер.

Когда ты и твоя мама покинули дом, я, плетясь по бесконечной дороге, куда глаза глядят, случайно устремил взгляд на небо, где среди нагромождений черных облаков выделялась одна маленькая звезда, одинокая, едва освещающая, и я подумал ненароком, что это ты, Милана. Я знал, что в душе у моей хрупкой дочки были высечены слова: «И нет у меня больше твердой опоры. Я теперь одна».

А ведь все это время камнем на моем сердце лежали твои слова: «Ненавижу тебя! Никогда не прощу!» Все стушевалось у меня внутри. Не было того, что привязывало меня к жизни».

Отец длинно-длинно в монологе описывает набор своих чувств и краткую историю его одиночной жизни, берущей за сердце.

Проходит немало времени, как я читаю следующий лист, на котором, если присмотреться, проявились два крупных кругляша, притершиеся временем, слегка грубоватые на ощупь. Такое бывает, когда бумага соприкасается с водой. Но в этом случае была не вода, так как на листе отдельные капли легли на разных расстояниях друг от друга. Он закапан слезами, горькими слезами…

Страница 12

«Той, которую любил»

Скольких любят и скольких любили,

Скольким лгали и клялись в любви.

В одних руках