Баллантайн - Уилбур Смит

– Мальчишка затеял драку! – заревел обвинитель с лохматой бородой. – Я видел, как он хлестнул Марка Сандерсона бичом!

– На дорогах постоянно вспыхивают драки, – парировал Зуга. – Ты и сам в них участвуешь, я даже видел, как тебе надрали задницу!

Послышались смешки, напряжение чуть разрядилось, и Зуга не преминул воспользоваться моментом:

– Джентльмены, во имя всего святого, мы все защищаем свои права. Мой сын не побоялся человека старше и сильнее себя; вы ставите это ему в упрек, но ведь и сами не без греха.

Слушателям очень понравилось, что их назвали храбрыми и независимыми, способными постоять за себя и пойти на риск.

– Неужели вы считаете, что один мальчишка с бичом способен обрушить целую дорогу? В таком случае я горжусь, что этот мальчишка – мой сын.

Все снова засмеялись. За спиной Зуги высокий, неряшливо одетый блондин с ямочкой на подбородке и голубыми глазами задумчиво улыбнулся и пробормотал стоявшему рядом члену комитета:

– Пиклинг, а у него здорово получается. – «Пиклинг» было дружеским прозвищем Невила Пикеринга. – Языком он владеет так же ловко, как и пером, что совсем неплохо.

– Джентльмены, – Зуга заговорил медленнее, – дорога была смертельной западней, она бы обвалилась еще до утра пятницы. В случившемся никто не виноват: мы выкопали чересчур глубокую яму и пошел слишком сильный дождь.

Теперь в толпе кивали, внимательно слушая Зугу.

– Мы закопались слишком глубоко. Если не выработать новую систему вывоза породы с участков, то мертвецов прибавится.

Один из старателей протиснулся сквозь толпу и вскочил на дышло.

– А теперь меня послушайте, горлопаны драные! – завопил он.

– Слово предоставляется мистеру Сандерсону, – саркастически пробормотал Невил Пикеринг.

– Благодарствую, сэр. – Старатель приподнял потрепанный котелок: специально для собрания принарядился. Повернувшись к толпе, он сдвинул брови. – С этим баллантайновским мальцом шутки плохи, зато в трудную минуту он друзей не бросает! Иди-ка сюда, Баллантайн-младший, – позвал он.

Бледный и встревоженный Ральф отшатнулся, но мозолистые руки подхватили его и поставили на повозку.

Сандерсону пришлось привстать на цыпочки, чтобы положить руку на плечо юноши.

– Парень мог бы бросить меня, чтобы я упал в яму и лопнул там, как перезрелый помидор. – Старатель непристойно причмокнул, изображая грозившую ему судьбу. – Он мог бы сбежать, но не сбежал.

– Потому что молодой и глупый! – выкрикнул кто-то. – Если б у него были мозги, так он бы тебя еще и подтолкнул!

Толпа разразилась свистом и улюлюканьем.

– Я поставлю мальцу виски! – воинственно провозгласил Сандерсон.

– Ого! Это надо записать! Ты в жизни никому виски не ставил!

Сандерсон высокомерно пропустил выкрики мимо ушей.

– Вот стукнет ему восемнадцать, и с меня стаканчик.

Собравшиеся начали расходиться. Громко и дружелюбно посмеиваясь, старатели разбредались по барам. Даже самым кровожадным стало ясно, что линчевания не будет, – так какой смысл дожидаться решения комитета? Лучше поскорее забить местечко в пивной.

– Молодой человек, мы вовсе не одобряем вашего поведения, – сурово заявил Невил Пикеринг. – Здесь вам не Бюлтфонтейн и не Дютойтспан. Мы стараемся показать пример другим приискам. В следующий раз будьте любезны вести себя, как подобает джентльмену. Кулаки – это одно, а бичи… – Он презрительно приподнял бровь и повернулся к Зуге: – Мистер Баллантайн, если вы можете предложить способы разработки пострадавших от обвала участков, мы вас охотно выслушаем.

Хендрик Наайман с гордостью называл бы себя бастаардом, однако министерство иностранных дел Британии считало это слово неуклюжим: возможно, правописание с двойной буквой «а» слишком оскорбляло благопристойность официальных документов, особенно если их требовалось предоставить на подпись ее величеству королеве Виктории. Поэтому данную народность ныне именовали «гриква», а территорию, где находился прииск, – Западным Гриквалендом. Такое определение позволяло Уайтхоллу поддерживать притязания главы бастаардов, старины Николааса Ватербура, на эти земли, которые президенты вольных бурских республик считали своей собственностью.

Интересно, что до открытия здесь блестящих камешков никому, включая Великобританию, и дела не было до безлюдных пыльных равнин, – не важно, как именно они назывались.

В жилах Хендрика Нааймана смешалась кровь многих народов. Основу составляли готтентоты – коренастые темноглазые люди с золотистой кожей, встретившие португальских моряков, когда те, совершая кругосветное плавание, вступили на сияющие белые пляжи мыса Доброй Надежды.

Готтентоты похищали девушек-бушменок – крохотных куколок с желтоватой кожей, плоской переносицей и монгольскими глазами на треугольных личиках. И все же не в лицах главная прелесть. Для тех, кто считает огромный зад признаком женской красоты, бушменки неотразимы: их двойные округлости выдаются пониже спины, как горб у верблюда, и в сухих пустынях Калахари служат той же цели.

В эту смесь влилась струя крови беглых представителей племен финго и пондо, которые спасались от злобных вождей и безжалостных колдунов. Рабы-малайцы, бежавшие от хозяев-голландцев по тайным проходам в горах, что не хуже крепостных стен защищают мыс Доброй Надежды, тоже примкнули к племенам гриква, кочующим по обширным равнинам.

Корабли Ост-Индской компании гибли на предательских рифах, омываемых течением мыса Агульяш, и темнокожие спасатели брали в жены осиротевших английских девушек. Еще одну струю северной крови внесли британцы, призванные на флот во время войны с Наполеоном: обязанности перед отечеством такой тяжестью ложились им на плечи, что матросы предпочитали участь дезертира в диких и пустынных землях Южной Африки. Были и другие беглецы – беглые каторжники с кораблей, останавливавшихся на мысе Доброй Надежды, чтобы пополнить запасы перед долгим путешествием на восток – в Австралию, в Ботани-Бей.

Через эти земли проходили заезжие еврейские торговцы и шотландские миссионеры, которые слишком истово соблюдали библейскую заповедь «Плодитесь и размножайтесь». Отряды головорезов захватывали рабов и попутно, в горных ущельях и долинах, за колючими кустами, под невозмутимым африканским небом брали другую традиционную добычу победителей. В начале столетия, в погоне за стадами слонов, здесь прошли европейские охотники, задержавшись, чтобы насладиться более нежной и близкой дичью.

Вот какие предки достались Хендрику Наайману – он был бастаардом и гордился этим. Смоляные цыганские кудри свисали до плеч; на лице горели черные угольки глаз. Он с детства пил богатую известняком воду из колодцев на плоскогорье Карру, отчего крепкие ровные зубы покрылись крохотными белыми точками. Карамельного цвета кожу усеивали округлые темные оспины размером