Эксгибиционист. Германский роман - Павел Викторович Пепперштейн

друг к другу плечами, и в ус не дуют. А за оконцем-то холодрыга – в белой жопе дрыга!

– Ты… Да, ты, я к тебе обращаюсь, лысый интересант в белой рубашке. Что, нравится тебе кино?!

– Эй, желторотые! А вам не рано ли смотреть на нас? Еще кока-кола на губах не обсохла!

– Вы только посмотрите на эту компанию интеллектуалов! Шеи вытянули и сидят. Охота вам было переться на этот тухлый просмотр в такую жару?

– А кто это такой у нас собирается косячок заколотить под модное кинцо, а?

– А ты, красавица, чего заскучала? Не вороти свой точеный носик от зрелища! У нас тут запускают воздушных змеев, а ты давай-ка раздвинь ножки и поиграй пальчиками со своей киской! Сейчас мы тебе покажем что-нибудь возбуждающее!

– Какие пытливые взгляды, какие молодые умные лица! Немного снобы, но вообще-то честные ребята! Стараетесь проникнуть в смысл этого фильма? А в животиках-то уже всё переварилось. Может, надо подкрепиться сосисками, а, ребят?

– Что на тебе за дурацкая рубаха, старик? Где ты ее выкопал? И очки у тебя немодные.

– Эй, девчонка в желтой футболке! Да, ты, я к тебе обращаюсь, – а ты вообще-то ничего, хорошенькая. И коленки у тебя красивые. Полапал бы тебя, да не дотянуться через экран.

– Собрались, значит, на кинофестивале? Сидят себе рядком, пялятся. А глазки у всех уже усталые, воспаленные, фильмами переполнены…

– Ты только глянь на этого бородача! Рожа важная, на сову похож. Видать, кинокритик. Да не зассывай ты так, не шевели пузом. Ну вижу я тебя, вижу с экрана, ну и что здесь такого? Думаешь, физический закон нарушаю? Да какие тут могут быть законы, у нас же тут мир теней, ты что, не догоняешь?

– После секса посмотреть кино – самое милое дело. Вы такие сладкие, распаренные, в постельке пригрелись с компьютером. Давайте, отдохните немного и опять за дело!

– Ты чего, парень, нализался? Пьяных из кинозала надо в шею гнать. Два бокала вина выпил, а чего глаза такие масляные? Или ты торчишь? Да ты торчок, вижу. Нюхнул, значит, потом пару бокалов на грудь принял – и в кино завалился. Гусар!

– У нас воздушная кукуруза, и у вас воздушная кукуруза. Гармония, значит?

– У нас тут пахнет сосисками и осенней травой, а у вас? Дай-ка я к тебе принюхаюсь. М-м-м-м-м… Paco Rabanne? Неплохо, неплохо…

– А ты чего такой бледный? Смотришь кинцо, а мысли-то далече. Не уследить за сюжетиком. Всё думаешь, как ей сказать, да? Всё боишься подступиться к этому мучительному разговору…

– А это что еще за тупое животное сверкает во тьме злыми изумрудными глазами? Усадила свою пушистую жопу на хвост и ушами поводит. Мы не для тебя здесь кочевряжимся, кошка, а токмо ради человеков!

Праздник Воздушных Змеев завершается любовной сценкой в лимонном электромобиле, когда Космист и Англичанка остаются одни, когда, после поцелуев, он начинает расстегивать ее блузку и вдруг отвлекается на рассматривание пуговиц (мы не дождемся здесь крупного плана с деталями ЭТИХ пуговиц).

– Какие необычные пуговицы… – шепчет Космист немного пересохшими губами.

– Ты любишь меня или мои пуговицы? – спрашивает Англичанка со смехом.

И отважный Космист находит в себе силы ответить:

– Конечно пуговицы, дорогая.

Через несколько дней Космист посетил школу перформанса Киры Видер. Здесь должен был состояться небольшой спектакль, срежиссированный его новой подругой. Элси попросила его участвовать в этом действе.

Спектакль (скорее перформанс) назывался «Безумное Чаепитие» – ведь Элис Миррор обожала сказку об Алисе… Дело было днем, часа в два, погода случилась светло-серая, спокойная, трезвая, да и сам перформанс оказался аскетически простым. Школа расположилась в небольшом доме девятнадцатого века. В светлой комнате на втором этаже сидели на простых стульях человек десять зрителей, в том числе сама Кира Видер – невысокая гибкая женщина в черном платье с коралловой ниткой на шее. Перед зрителями за длинным столом совершали чаепитие четверо лицедеев. Все четверо были голые, но в головных уборах, две девушки и двое мужчин: Алиса в соломенной шляпке (ее изображала сама Элис Миррор), Ореховая Соня (сонная маленькая кореянка в пуховом колпачке), Мартовский Заяц (парень в шапке с заячьими ушами) и, наконец, Безумный Шляпник в черном цилиндре. Шляпником был Космист. Впервые мы видим нашего героя голым, да еще и в цилиндре. Но никаких сценических усилий не требовалось – чаепитие происходит в полном молчании. Единственное действие, совершаемое участниками перформанса, заключалось в питье чая и пересаживании с места на место. Алиса разливала чай по чашкам, после этого каждый из четырех молча и неторопливо выпивал свой чай, после чего все вставали и пересаживались на новые стулья. Прежде чем голые тела соприкасались со стульями, Алиса каждый раз накрывала стулья полупрозрачными длинными одноразовыми покрывальцами – этот элемент действия придавал перформансу некую санитарно-гигиеническую воздушность: каждому пересаживанию способствовали взмахи рук, разворачивающих в воздухе белесое полупрозрачное знамя. Элис подсмотрела эти гигиенические простыни в клубе «Арчимбольдо», где их повсеместно и деликатно стелили и меняли капуцины и капуцинки, служители клуба (если не сказать – храма). Так же незаметно и деликатно они распространяли презервативы, разбрасывая их веерами с такой же непринужденной ловкостью, с какой опытный карточный игрок раскидывает карты, а на каждой упаковке презерватива посетитель клуба мог лицезреть репродукции картин великолепного Арчимбольдо, этого подлинного гения эпохи барокко. Но в школе перформанса Киры Видер барокко не приветствовалось – здесь царствовал строгий модернизм, лишь слегка приправленный щепоткой венского тлена. Перформанс оказался столь молчалив и строг, что даже подготовленные зрители учтиво скучали, несмотря на стройную красоту обнаженной Элис. И только черные глаза Киры проливали определенный свет на это зрелище: она смотрела на Элис таким же взглядом, каким Амальдаун смотрел на Космиста, вот только неподвижность этого взгляда обладала противоположным знаком.

Одеваясь после перформанса, Космист подошел к окну. За окном глаза его узрели парк и маленькую машину парковой службы, которая медленно ехала по дорожке, груженная большими древесными ломтями – видимо, одно из деревьев только что спилили и затем распилили слоями, как режут колбасу или сыр, чтобы компактно уместить в полуигрушечный грузовичок. За грузовичком шел парковый служитель в желто-зеленом комбинезоне, несущий техническую пилу.

И вдруг безумие Шляпника запоздало хлынуло в сознание Космиста, хотя он уже избавился от цилиндра. С ужасом, с оцепенением, с полусладкой оторопью он узнал этот парк. Это был тот самый парк, где Эксгибиционист видел девушку в летнем пальто. Космист уже был один раз в этом парке, но тогда он вошел в него с другой стороны и не знал, что