Искатель приключений - Ксавье Монтепен

– Дверь гостиной осталась отпертой… я слышал, как госпожа стонала, так что сердце разрывалось; я испугался, подумав, недурно ли ей, и так как Онорина ушла на целый день, я взял смелость войти… Ах! кавалер, какое ужасное зрелище представилось мне… Бедная мадам!.. бедная, милая мадам!.. она лежала на ковре, уткнув голову в подушки дивана, и рыдала так, что вздрагивала всем телом.

Слезы Жака полились опять, волнение душило его, и он не мог говорить. Стоя неподвижно напротив него – с лицом, искаженным страшными мучениями, с помутневшим взором – Рауль походил на статую изумления или отчаяния. Спустя несколько секунд Жак продолжал:

– Я подошел к госпоже и заговорил с ней, сам не зная о чем… у меня мысли перепутались, когда я увидел ее в таком состоянии… Услышав мой голос, она задрожала и встала. Нельзя сказать, чтобы она была бледна… Нет, на лице ее была не бледность… Белый мрамор и воск показались бы румянами в сравнении с ним. Даже губы как будто помертвели. Взгляд ее устремился на меня, но я думаю, что она меня не видела… Мне кажется, она не видала ничего… Я спросил ее почтительно, не больна ли она, но не получил никакого ответа. Тогда я сказал:» Кавалер, наверно, выйдет из Бастилии и, может быть, скорее, чем думают. Невозможно, чтобы он был виновен; притом регент добр; он простит, и кавалер вернется…»

Я еще не успел докончить эту фразу, как барыня вскрикнула, провела обеими руками по лбу и начала говорить словно во сне:» Он вернется… Это правда… Он вернется… Поэтому я должна уйти…»

– Я думал, что она помешалась от горя, и почти испугался… Мне больше хотелось, чтобы печаль ее выразилась в рыданиях. Наконец она вошла в спальню, куда я не посмел идти за ней. Она вдруг стала очень спокойна и шла медленными, но твердыми шагами. Через минуту она вышла в гостиную, где я ждал ее, набросила на плечи шубу, закрыла капюшоном лицо и, остановившись передо мною, сказала мне:» Жак, друг мой, ты добрый и верный слуга… Я думаю, что ты меня любишь…»

«Ах, сударыня, – вскричал я, – я только и люблю на свете, что вас и кавалера…»

«Сохрани же это из любви ко мне, друг мой, – продолжала она, подавая мне маленький перстень. – Я тебе даю эту вещь не потому, чтобы она была ценная, а на память. Она моя, она принадлежала моей матери… иначе я не могла бы располагать ею».

Я был так глубоко тронут, что с трудом нашелся поблагодарить ее… Потом, когда барыня пошла к двери, я спросил ее:

«Вы уходите?..»

«Да, друг мой, – отвечала она, – ухожу…»

«Прикажете мне идти за вами?..»

«Не только не приказываю, но запрещаю…»

«По крайней мере, вы скоро вернетесь?..»

«Я никогда не вернусь…»

«Никогда?» – повторил я, не веря своим ушам.

«Никогда! никогда!» – ответила она во второй и в третий раз.

Тогда мне пришла в голову страшная мысль.

«Боже мой! Боже мой! – пролепетал я. – Стало быть, мне еще не все известно!.. Неужто кавалер умер и вы тоже хотите умереть…»

Капюшон, опущенный на лицо ее, позволял мне видеть только ее рот и подбородок. Я увидал улыбку на ее бледных губах, но какую улыбку! Ах! если я проживу сто лет, я не забуду ее никогда! Потом она отвечала:

«Успокойся, друг мой, твой господин не умер… Если бы он умер, я могла бы жить…»

«Эти слова, кавалер – слова, которые мне действительно еще слышатся и до сих пор – перевернули мой рассудок и пригвоздили меня к месту… Когда я опомнился, то был в комнате один. Госпожа ушла… ушла, чтобы никогда не возвращаться – она сама так сказала. Я видел, что она говорила правду – она не вернется, кавалер; не вернется никогда!

Жак замолчал. Долго молчал и Рауль после окончания этого печального рассказа.

– Послушай, мой добрый, мой верный Жак, – сказал он наконец, – теперь ты будешь уже не слугой моим, а другом… Еще сию минуту, пока ты рассказывал, я хотел умереть. Но умирать теперь было бы низостью. Мы должны найти мою возлюбленную Жанну и отомстить презренной твари, которая была причиной стольких несчастий…

– Ах, кавалер, – вскричал Жак, – прежде всего надо найти госпожу, а потом будет время отомстить.

– Мы найдем ее, клянусь тебе! Голос, никогда меня не обманывавший, говорит мне это!

– Да услышит вас Бог!

– Поспешим же уйти отсюда. Дом окружен шпионами.

– Как же быть?

– Они, наверно, не знают тайного прохода, который ведет на улицу Шерш-Миди, через комнату Магов. Мы выйдем через этот проход, но на всякий случай переоденемся и вооружимся. Горе тому, кто захочет захватить меня! Клянусь честью, враги не возьмут меня живого!

– И я также, кавалер, – вскричал Жак, – и я также дам себя убить прежде, чем вы будете в плену!..

– Ступай же, друг мой, отопри тайный проход, пока я в последний раз войду в спальню, в это божественное святилище любви и счастия, которое я уже не увижу более…

Жак повиновался.

Оставшись один, Рауль с трепетом переступил через порог тихого убежища, в котором он был так счастлив. Странное дело: самые развращенные души, самые холодные сердца тают от пламени горя, как воск в жаровне!.. Рауль, едва веривший в Бога – Рауль, не молившийся с тех пор, как, прогнанный из замка Ла Транблэ наследниками его приемного отца, он склонялся на едва зарытую могилу маркиза Режинальда, Рауль теперь молился о том, чтобы Господь возвратил ему его возлюбленную… Потом, опустившись на колени перед одиноким ложем, он покрыл поцелуями и слезами изголовье, на котором столько ночей покоилась очаровательная головка Жанны и которое еще сохраняло нежное благоухание ее светло-русых волос.

Когда Рауль приподнялся, он услыхал еще яснее голос своих предчувствий, который говорил душе его: «Ты найдешь ее!..»

Несколько оживленный этой смутной надеждой, Рауль сжег некоторые бумаги, не желая, чтобы они попались в руки полиции, и наполнил золотом небольшой мешок, в котором могло уместиться тысяч двадцать ливров. Потом он отправился с Жаком, ожидавшим его у тайного прохода, в комнату Магов где, как нам известно, находилось множество различных костюмов всех возможных цветов и на какой угодно рост. Там он переоделся и загримировал себе лицо, так что его невозможно было узнать.

Случайности жизни, исполненной приключений, сделали Рауля величайшим мастером в искусстве гримироваться. Никакой актер той эпохи и, без сомнения, также современных театров не сумел бы загримировать себя лучше его.

Рауль решился придать себе и Жаку наружность и физиономию отставных солдат, костюм которых составлял нечто среднее между военным и гражданским платьем. Это переодевание предоставляло еще и ту неоценимую выгоду, что позволяло иметь оружие, не привлекая ничьего внимания.

В несколько минут, с помощью жидкости, заключавшейся в одной из бесчисленных склянок, стоявших в величайшем порядке в шкафу, Рауль придал лицу своему и Жака смуглый цвет, отличающий лица старых вояк, целых сорок лет подвергавшихся бурям и непогодам. И господин и слуга наклеили себе длинные седые усы, загибавшиеся кверху, брови сделали погуще и пощетинистее и навели несколько морщин на щеках. Жесткие и седые парики покрыли их головы. Старинного покроя синие мундиры с белыми отворотами, серые штаны, длинные черные ботфорты, поднимавшиеся выше колен, и надетые набекрень изношенные плоские шляпы с потускневшими кокардами докончили превращение.