Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин

на гномчиху, если быть точным.

Выход из ресторана — дверь на другом конце стеклянного аквариума — изверглась очередной порцией довольных китайцев. На одном синяя куртка, модные тёмно-синие брюки и лимонного цвета кроссовки, на другом — то же, но другого цвета, третий в каком-то огромном черном плаще, с высоким воротником и огромными пуговицами. Немного постояли и ушли. Многоножка очереди зашевелилась, завибрировала, растрепалась от пингвиньих переваливаний и сделала единственный шаг всеми тремя дюжинами своих человеческих лапок.

— Ты откуда? — спросил хозяин фиолетовой панды, оборачиваясь к Хэнку.

— Я? — удивился Хэнк.

— Да. Ты.

В английском языке нет разницы между «ты» и «вы», так что это не грубость. Паутину улиц Гонконга пропитывает два языка — кантонский и английский. Любой житель города может запросто приклеиться к туристу с подобным вопросом — на него, как на приманку, ловится практически любой иностранец.

— Я? — ответил Хэнк, — Я — из Уэтерби, Йоркшир.

— Йорк?

— Нет, графство Йоркшир. Йорк это другой город, а я из Уэтерби.

— Это в Англии? — спросил китаец с интересом, он уже повернулся к Хэнку полностью, а за ним на Хэнка уставились другие улыбчивые ребята из очереди. Сотня зубов заблестела холодным льдом ресторанной подсветки.

— Да, это в Англии, — подтвердил Хэнк и сделал шаг.

Очередь продвинулась вперёд и подобралась к застывшей у тротуара самодельной телеге, напоминавшей скелет довоенного шкафа на колёсиках от магазинной тележки. По дороге шелестели машины, за ними, на противоположной стороне улицы мельтешил голый по пояс коротышка. Он брал плетёные корзины, раза в два шире, чем сам, и водружал их на длинную телегу с основательным деревянным днищем из четырёх скрепленных между собой деревянных поддонов. На отполированной ручке его телеги висела шкурка от матраца, похожая на засаленный полосатый мешок. Мимо Хэнка промелькнуло яркое пятно, он проводил его взглядом — нет, увы, не Кэт.

— Как тебя зовут?

— Хэнк, а тебя?

— Гуань, — весело отозвался китаец. Странный звук, будто ножом по точилу — гуань, гуань, гуань.

— Я тоже Гуань, — заявил другой. Еще один проход ножа.

— И я тоже, — вспыхнул мерцающей улыбкой третий, — я тоже Гуань.

— Мы здесь все Гуань, — подтвердил парень с фиолетовой пандой за спиной, и продолжил, растягивая слова, будто проверял остроту ножа пальцем, — потому что мы стоим в очереди в ресторан Гуань!

И все рассмеялись, переглядываясь.

— Неужели? — саркастически ухмыльнулся Хэнк.

— Да, это ресторан Гуаня, — кивнул самый первый Гуань, — рисовые горшочки здесь самые вкусные во всём Хон Кон.

— Очень на это надеюсь, — сглотнул Хэнк, — а то уж и есть как-то хочется.

— Да, есть очень хочется, — подхватили Гуани и опять развеселились, — да, да, очень хочется есть.

Хэнк обернулся, не идёт ли Кэт. На улице холодало, машин становилось меньше. Улица из серого лоскутного бетона перед перекрёстком вдруг показалась Хэнку особенно богатой на разнообразные автомобильные пятна и посеревшую ободранную разметку. Чугунные крышки люков, натёртые до мрачного блеска, переливались огнями витрин и походили на лужи. С каждой новой минутой вечера, наступавшего на пятки его ожидания, воздух всё сильней пропитывался искусственным светом. Закат уверенно преодолел огненно-медный оттенок, и, утонув за горизонтом, уступил небо над драгоценными искрами включенных на ночь небоскрёбов черничному йогурту наступающей ночи.

— Ты давно здесь, Хэнк? — спросил англичанина ближайший Гуань.

— Минут пятнадцать, — отозвался англичанин и снова обернулся. За ним пристроились еще четверо улыбчивых китайцев. Три парня и одна девушка. На одном из них был длинный черный плащ с огромными пуговицами, а бледное лицо пряталось за высоким стоячим воротником, как белая подвижная личинка в деревянной расщелине.

— А давно ты в Хон Кон? — посмеявшись над шуточкой Хэнка, спросил другой Гуань.

— Недельку.

— А сколько еще собираешься пробыть?

— Зависит от того, как скоро меня здесь покормят.

Гуани снова рассмеялись. Глядя на их весёлые лица, Хэнк вообразил, будто солнце не спряталось только что за горизонт, а рассыпалось на эти ослепительные осколки улыбок, и продолжает светить ему в лицо. Кэт никак не появлялась, может быть, она не получила его смс, или жадничает ответить, или обиделась, или забыла телефон в номере… А сколько сейчас времени? Хэнк поднял глаза в поисках каких-нибудь уличных часов, рождённых в симбиозе с градусником или рекламой сотового оператора.

Разобрать тяжело, всё мигало и переливалось, большинство вывесок были на китайском. На уровне взгляда прохожего слишком ярко, чуть выше — со старых стен облезает серая штукатурка, отшелушиваясь, точно старая кожа. В прочих местах закопченные плесенью углы пытались укрыться за яркой вывеской, возвышавшейся обычно до четвёртого, «смертельного»[45] этажа. Одна вывеска — с шестью белыми иероглифами на красном и желтой стрелкой, и другая — с тремя красными иероглифами. Стрелка тянулась вверх, будто за угол, где у основания ремонтируемого здания отдыхал бетонный прямоугольник — вход в метро. Из паутины бамбуковых палок, сплетённой строителями, светился его красный логотип, он походил то ли на паука, то ли на застрявшую в бамбуковых лесах муху.

— Тебе нравится Хон Кон?

— Хон Кон нравится, а вот Монг-кок не очень, — ответил Хэнк, выуживая из брюк смартфон и проверяя часы.

— Не очень? — хором отозвались Гуани. — Почему?

— Слишком суетно, — отозвался Хэнк, — я из маленького города, мне к этому надо привыкать. У нас так разве что в Лондоне, да и то не везде.

— Не нравится Хон Кон?

— Нравится, нравится мне ваш Хон Кон, — Хэнк похлопал парня по черному плащу. Что-то тревожное было во всём этом. И этот плащ его, и эти их цветастые рюкзаки.

— Ты здесь один?

— А что ты делаешь в Хон Кон?

Они выпускают свои стрелы одну за другой — хон, хон. И те летят прямо в сердце.

— У меня отпуск, — попадает одна, кон.

— Один здесь? — хон.

— Да, — кон, вторая в цель. — Можно и так сказать.

Полуголый коротышка закончил с погрузкой и, навалившись на матрац, потолкал свою телегу по улице. Взглянул на Хэнка, и англичанин заметил маску на его лице: матерчатую, в разноцветную полоску, закрывавшую нижнюю половину лица, и осуждающий испуганный взгляд над ней, и то, как его недобрые узкие глаза блеснули рикошетом снежных рекламных искр.

— Ты здесь с подругой?

— Да, с подругой, — Хэнк заглянул за спину Гуаня в черном плаще, — вот она как раз должна подойти.

— Она тоже из Объединённого Королевства?

— Нет, она из Москвы.

— О, из Москвы? Она русская?

— Да, — вздохнул Хэнк, делая очередной шаг вместе с очередью, — выглядит весьма русской.

Из ресторана продолжали выходить довольные и, по всей видимости, сытые посетители, дверь то и дело открывалась, и нервный городской ветер щедро угощал очередь запахом экзотических