Новая книга ужасов - Стивен Джонс

Старик закрыл Шарлотту факелом, держа его низко над полом. Он водил им туда-обратно, широкими движениями, будто отгонял дикого зверя. Баббас тяжело дышал, и его дыхание касалось щеки Шарлотты. Оно было теплым и мокрым, и ей хотелось съежиться от отвращения. Она почувствовала жар факела, который горел теперь у самых ее ног, и закричала от неожиданности и боли. Она начала плакать, беспомощно дергаясь в его руках. Слезы разочарования, страха и гнева катились по ее лицу. Она закрыла глаза и просто ждала, пока старик не отпустил ее.

– Все уже закончилось, – сказал он. Шарлотта услышала шорох факела, который вернулся обратно на свое место. Все еще дрожа от страха, Шарлотта открыла глаза. Пещера снова обрела нормальный вид – или, по крайней мере, тот, который она уже видела. Стены, как ей показалось, до сих пор двигались с балетной грацией вокруг людей, будто перетекая. Свет факелов наполнял их жизнью. Теперь она поняла, что именно это тепло и жизненная энергия охраняли расщелину и отгоняли тьму, что скрывалась внутри.

– Что это было? – спросила Шарлотта, ощущая весь идиотизм своего вопроса. Но она просто должна была спросить об этом.

– Тьма, – ответил Баббас. – Есть места, где тьма пытается проникнуть в мир через проломы и пещеры. Орден св. Иоанна Патмосского несет свое служение для того, чтобы находить эти места и охранять от них мир Божественным светом. Много лет на острове нес я эту миссию. А теперь она возложена на тебя.

Баббас прошел мимо Шарлотты и ступил к проему, высеченному в стене. Шарлотта, испугавшись перспективы остаться возле ямы в одиночестве, последовала за ним. Она остановилась возле дверного проема, глядя внутрь темной комнаты. Ей показалось, как кто-то чиркнул спичкой и зажег огонь, свет от которого разгорался все сильнее. Свет фонарей в красно-оранжевых тонах теперь заполнял всю комнату.

Вдоль стен высились полки, они топорщились от множества книг в кожаных переплетах. Несмотря на свет, надписей на корешках было не разобрать. Дальняя стена прикрыта шторами, перед которыми стоял письменный стол. На его неровной поверхности лежали дневник и ручка.

– Сюда мы вносим записи, – сказал Баббас, жестами указывая сначала на открытый дневник, а потом на книги на полочках. – В конце каждого дня мы записываем все его события.

Шарлотта, сгорая от интереса, спросила:

– Это записи всего Ордена?

– Нет, только этой церкви. У Ордена есть храмы и в других местах, и их записи хранятся там.

– А сколько всего других церквей?

– Я не знаю точно. Бог призывает людей, Орден их принимает. Мы никуда не выезжаем отсюда. В мире много мест, откуда тьма может вырваться на свободу, и когда Орден находит их, то поддерживает Божественный свет над ними. Если где-то царит темнота, это означает, что мы не нашли еще все возможные места для ее побега. А теперь нам надо идти. Нам много чего надо сделать.

Шарлотта хотела возразить, хотела сказать, что не может просто так оставить свою жизнь. Но, учитывая масштабы и сложность потери, она понимала, что слова не помогут все вернуть назад. «Я больше не смогу пойти в сауну, – думала она. – У меня больше не будет работы, и я больше никогда не смогу выйти на ланч с друзьями. Не будет больше тех вечеров, когда я могла свернуться в клубок на диване с бутылкой вина и смотреть любимый фильм. Я больше никогда не смогу пойти в ресторан или заказать пиццу по телефону. У меня больше нет жизни. Я не могу, я не могу этого сделать», – думала она безнадежно.

А потом она вспомнила шелест, вспомнила тьму под ногами и ощутила ее теплые поцелуи. Она просто не могла отказать Баббасу. Поэтому она просто спросила:

– Почему же ты не можешь больше служить?

Вопрос, которого она избегала.

– Я умираю, – ответил Баббас. – У меня, скорее всего, рак, и он съедает меня постепенно. Я не могу больше наливать масло в лампы. У меня заторможенная реакция. Время еще не пришло, но однажды я усну на ходу и упаду, или потеряю рассудок. И что тогда? Тьма вырвется на свободу. Я могу остаться и учить тебя, но я уже не могу принимать на себя какие-либо обязательства. Вот почему Господь послал мне тебя.

Он снял с головы запачканное полотно и подошел к ней, благоговейно держа убор перед собой. Она увидела старые следы от масла, которые выглядели, как годичные кольца, намекающие на давность пятен, с запахом жира и разложения.

– Мы носим вот это. Те из нас, кто несет на себе эту ношу, – сказал Баббас. – Это, возможно, наш единственный убор, единственная вещь, которую мы признаем как символ. Это благословенный покров.

Говоря так, Баббас накинул холст на волосы Шарлотты так, чтоб полотно упало на плечи. Ткань пахла древностью и серой. Баббас улыбнулся Шарлотте и сделал шаг назад, когда весь груз веков опустился на голову Шарлотты.

[175]

Обложка, которую хотели использовать для юбилейного двадцатого выпуска, была еще ужаснее, чем для предыдущего выпуска. Я просто так и заявил. Вновь. Хвала моему нынешнему редактору в издательстве Robinson, который прислушался к моим стенаниям и сделал все, что мог, чтобы классные иллюстрации Винсента Чонга не только отражали изысканность художественной литературы, содержащейся в книге, но и удовлетворяли потребности отдела маркетинга. К сожалению, американский издатель необъяснимо настаивал на использовании первого варианта обложки для своего издания. Ну, тут я уже ничего не мог поделать.

Хотя предыдущая книга и не была самой пухлой в серии, в Robinson настаивали на соблюдении более-менее жесткого объема, и теперь по условиям контракта я был ограничен определенным количеством знаков. Из-за этого «Предисловие» пришлось сократить до семидесяти семи страниц, а «Некрологи» – до шестидесяти страниц, которые были посвящены памяти ушедших друзей и коллег.

После противоречивых полемических редакторских предисловий прошлых двух лет в этом юбилейном выпуске я оценил двадцатилетнюю историю серии. Также я сохранил необходимую пропорцию из рассказов мастеров жанра и только начинающих авторов. Однако одно имя стояло выше остальных. После двадцати лет я смог-таки включить в антологию рассказ одного из самых успешных, популярных и влиятельных писателей. Это Стивен Кинг, чье имя является нарицательным для жанра. Рассказ «“Нью-Йорк Таймс” по специальной цене» написан им в неподражаемой авторской манере. Для популяризации жанра за последние тридцать лет Стивен сделал больше, чем любой другой автор, и я не могу придумать лучшего способа, чтобы завершить эту ретроспективную антологию его именем.

Когда звонит телефон, Энн только выходит из душа, и хотя в доме полным-полно родственников – вон как шумят на первом этаже, нагрянули целой стаей, а уезжать, похоже, не намерены! – трубку никто не берет. И автоответчик не включается, а ведь Джеймс настроил его так, чтобы срабатывал после пятого гудка.