Нежные юноши - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Мы стали самой могущественной нацией. Кто мог нам теперь диктовать, что в моде и как нам развлекаться? Пока в Европе шла война, мы оказались в изоляции и принялись прочесывать юг и запад нашей страны, ища неведомых обычаев и развлечений, и оказалось, что их немало прямо у нас под рукой.

Самое первое откровение из жизни общества превратилось в сенсацию, совершенно непропорциональную своей новизне. Еще в 1915 году не находившиеся под присмотром взрослых молодые люди из «глубинки» открыли для себя преимущества передвижного уединения, предоставляемые автомобилем, который многие юные Билли получали в подарок на свое шестнадцатилетие в знак того, что отныне им следует рассчитывать лишь на собственные силы. Поначалу даже при таких благоприятных обстоятельствах свидания и все, что из этого следовало, считались отчаянной авантюрой, но вскоре новая возможность была оценена по достоинству и старинная заповедь рухнула. Уже в 1917 году упоминания об этих милых и легкомысленных шалостях можно было обнаружить в любом номере «Хроники Йеля» или «Принстонского тигра».

Но свидания в этой более смелой форме вошли в жизнь лишь зажиточных классов, а остальная молодежь вплоть до окончания войны придерживалась прежних стандартов; поцелуй подразумевал последующее предложение руки и сердца, о чем иногда, к своему смятению, и не подозревали молодые офицеры, прибывшие в незнакомый город. Пелена окончательно спала лишь в 1920 году: век джаза вступил в пору своего расцвета.

Едва успели перевести дух степенные граждане республики, как на сцену, бесцеремонно растолкав моих сверстников, выскочило плясать самое необузданное из всех поколений – поколение, чья юность прошла среди сумбура войны. Девушки этого поколения строили из себя «эмансипе», это поколение испортило нравы своих родителей и постепенно выдохлось – не только потому, что ему не хватило моральных принципов, но и потому, что ему не хватило вкуса. Вспомним 1922 год. Молодое поколение тогда достигло своей кульминационной точки, а затем век джаза продолжался, но чем дальше, тем меньшее отношение он имел к молодежи.

Дальнейшее напоминало детский праздник, в котором инициативу захватили взрослые, поставив тем самым ошеломленных детей в тупик и оставив их без присмотра. К 1923 году старшее поколение, устав с плохо скрываемой завистью смотреть на карнавал со стороны, открыло для себя, что горячительные напитки вполне способны заменить горячую кровь, и под пьяное гиканье разразилась оргия. Молодое поколение перестало играть главную роль.

Целая нация вдруг превратилась в гедонистов, избрав в качестве главной цели погоню за удовольствиями. Преждевременное вступление во взрослую жизнь случилось бы у молодого поколения и без «сухого закона» – они были непреклонны в своем стремлении адаптировать английские обычаи к американским условиям. (На нашем Юге, например, созревают рано, там кипят тропические страсти, но ни во Франции, ни в Испании никогда не было принято оставлять без присмотра взрослых девиц шестнадцати и семнадцати лет.) Но всеобщая жажда развлечений, начавшаяся в 1921 году с вечеринок, где подавали коктейли, имела более глубокие корни.

* * *

Понятие «джаз» в своем развитии, в результате которого оно обрело респектабельность, миновало несколько этапов: сначала оно означало секс, затем – стиль танца, а затем и музыкальный стиль. Это понятие ассоциируется с состоянием нервного раздражения, вроде того, что ощущается в крупном городе за линией фронта. Для многих англичан война все еще продолжается, поскольку никуда не делись грозящие им силы, вот почему сейчас нужно есть, пить и веселиться, ведь завтра мы все умрем! Иные причины вызвали аналогичное состояние умов в Америке, хотя здесь существовали целые общественные классы (например, люди «за пятьдесят»), которые десять лет занимались тем, что отрицали само его существование, даже когда его шаловливая мордашка стала являться в кругу членов их семей. Им и не снилось, что они сами же приложили руку к его появлению. Честные граждане любого сословия, свято верившие в строгость нравственных устоев общества и обладавшие властью, позволившей им закрепить свои убеждения в виде необходимых законов, даже не подозревали, что в такой ситуации им по необходимости придется иметь дело с бандитами и мошенниками, и они не верят в это до сих пор. Добродетельные и богатые всегда имели возможность нанять честных и смышленых слуг, чтобы освободить рабов или кубинцев, а когда это убеждение пошло прахом, старшее поколение с упрямством, свойственным людям, не любящим проигрывать, решило остаться при своем мнении, храня свою добродетель и теряя при этом своих детей. Седовласые дамы и господа с приятными, чуть поблекшими, чертами, люди, в жизни не совершившие ни одного бесчестного поступка, все еще продолжают уверять друг друга, сидя в своих нью-йоркских, бостонских или вашингтонских квартирах, что «подрастает целое поколение, которому не будет знаком вкус спиртного». А тем временем их внучки в школах-пансионах передают друг другу зачитанный до дыр томик «Любовника леди Чаттерлей» и уже к шестнадцати годам способны отличить на вкус джин от маисовой водки, если у них вообще есть к этому склонность. Но поколение, достигшее зрелости между 1875 и 1895 годами, продолжает верить в то, во что ему хочется верить.

Представители промежуточного поколения также были настроены скептически. В 1920 Хейвуд Браун заявил, что вся эта шумиха дутая, что молодежь вовсе не целуется с кем попало, а только об этом говорит. Но очень скоро люди старше двадцати пяти смогли получить исчерпывающую информацию. Позвольте мне перечислить, каких именно откровений они удостоились; я назову дюжину книг, вышедших в то десятилетие и рассчитанных на самые разные мозги. Началось с предположения, что жизнь Дон Жуана не лишена интереса («Юрген», 1919); затем мы узнали, что все вокруг пронизано сексом, стоит лишь открыть глаза («Уайнсбург, Огайо», 1920); что чувственность занимает важное место в жизни подростков («По эту сторону рая», 1920); что в английском языке имеется множество запретных слов («Улисс», 1921); что взрослые люди не всегда способны противостоять внезапным искушениям («Кукла и женщина», 1922); что соблазнение не всегда приводит к гибели («Жаркая юность», 1922); что даже насилие нередко может привести к чему-то хорошему («Шейх», 1922); что очаровательные английские леди часто неразборчивы в связях («Зеленая шляпа», 1924); и что на самом деле они посвящают этому большую часть своего времени («Водоворот», 1926); и что это еще и чертовски хорошо («Любовник леди Чаттерлей», 1928); и, наконец, что случаются и отклонения от нормы («Колодец одиночества», 1928, а также «Содом и Гоморра», 1929).

На мой взгляд, эротика в этих книгах, даже в «Шейхе», написанном для детей слогом сказок о Кролике Питере, никому не принесла никакого вреда. Все, что в них описывалось – и даже больше, – уже встречалось нам в повседневной жизни. Большая часть этих сочинений была вполне честной и проливала свет на поставленные вопросы, а результатом их было возвращение в повседневной американской жизни достоинства званию обычного мужчины – в отличие от «настоящего мужчины». («Да что это за „настоящий мужчина“ такой? – сказала однажды Гертруда Стайн. – Разве это понятие обладает таким объемом, что им можно выразить больше того, что прежде вкладывалось в понятие „мужчина“? Надо же: настоящий мужчина!») Замужние женщины теперь могли определить, не обманывали ли их: действительно ли секс, как намекали матери, это то, что нужно просто терпеть, чтобы в награду получить абсолютную духовную власть над супругом? Возможно, многие женщины обнаружили, что любовь приносит радость. Как бы там ни было, но оппоненты со своей кричащей моралью дело проиграли, и это – одна из причин, по которой наша современная литература является одной из самых ярких в мире.