Гибель гигантов - Кен Фоллетт

Он приказал заменить дежуривших всю ночь теми, кому удалось немного отдохнуть. Потом обошел позиции, прячась за домами. Он предлагал разные способы улучшить защиту: перейти к окну поменьше, использовать жестяные листы с крыш для защиты от осколков или насыпать по обе стороны орудий груды щебня. Но лучшим способом защиты для его солдат было создать невыносимую жизнь стрелкам противника.

— Устройте-ка им преисподнюю! — велел он.

Ребята с жаром взялись за дело. «Гочкиссы» выпаливали по 450 патронов в минуту при дальности четыре тысячи метров, так что для стрельбы за реку они очень подходили. Минометы Стокса были менее действенны: их дугообразная траектория подходила для окопной войны — там, где нельзя было стрелять по линии прямого прицеливания. А вот гранатометы на близкой дистанции обладали большим разрушительным действием.

Воюющие стороны лупили друг друга, как боксеры без перчаток, дерущиеся в бочке. От оглушительного грохота рвущихся снарядов дрожали дома. Громко кричали раненые и умирающие. От берега к медпункту и обратно бегали, все в крови, санитары с носилками. Измученным расчетам подносили горячий кофе и боеприпасы.

В какой-то момент этого долгого дня Гас мимоходом подумал, что ему совсем не страшно. Он думал об этом редко — слишком многое надо было сделать. Но на короткий миг в середине дня, стоя в столовой швейной фабрики, вместо ланча глотая сладкий кофе с молоком, он вдруг понял, что стал совсем другим человеком. Неужели это Гас Дьюар двигался перебежками от дома к дому под артиллерийским огнем, крича своим ребятам «Устройте им преисподнюю»? Тот самый Гас Дьюар, который боялся выказать трусость, бежав с поля боя? Теперь ему едва ли доводилось подумать о собственной безопасности, он был слишком занят мыслями об опасности, грозившей его солдатам. Как произошла с ним эта перемена? Но тут прибежал капрал и сказал, что в его расчете убило того парня, который менял перегретый ствол «гочкисса», и Гас, поспешно допив кофе, побежал решать проблему.

Вечером на минуту он поддался печали. Были сумерки, и вышло так, что из разбитого кухонного окна ему было видно то место на берегу, где погиб Чак. Гаса больше не ужасало то, как тот исчез в фонтане земли: за три последних три дня он повидал много смертей и разрушений. Сейчас его настигла боль другого рода: он понял, что однажды ему придется рассказывать об этом ужасном моменте родителям Чака, Альберту и Эммелине, владельцам буффальского банка, и его молодой жене Дорис, которая так негодовала по поводу вступления Америки в войну, — возможно, она боялась, что случится то, что случилось. Что Гас им скажет? «Чак храбро сражался». Чак вообще не сражался: он погиб в первую минуту своего первого боя, не сделав ни единого выстрела. И даже если бы он оказался трусом — это вряд ли имело бы значение, результат был бы тот же. Его жизнь была отдана впустую.

Гас все смотрел, глубоко задумавшись, и вдруг его внимание привлекло движение на железнодорожном мосту.

У него замерло сердце. С дальнего конца шли люди. Их серая форма была едва заметна в угасающем свете. Они неловко двигались по железнодорожному пути, оступаясь на шпалах и гравии. Их каски напоминали по форме угольное ведерко, на плечах висели винтовки. Это были немцы.

Гас бросился к ближайшей пулеметной точке — за стеной сада. Расчет не заметил наступающего противника. Гас хлопнул пулеметчика по плечу.

— Огонь по мосту! — крикнул он. — Смотрите, немцы!

Пулеметчик развернул ствол в направлении новой цели.

— Бегом в штаб, — сказал Гас первому попавшемуся солдату. — Доложи, что враг наступает по восточному мосту. Живо, живо! — крикнул он. Потом нашел сержанта. — Передайте всем, пусть стреляют по мосту. Выполняйте!

Гас направился на запад. Тяжелые пулеметы невозможно перемещать быстро: «гочкисс» с треногой весил сорок килограммов, — но он приказал всем гренадерам с винтовками и минометным расчетам перейти на новые позиции, откуда можно защитить мост.

Первые ряды немцев начали редеть, но оставшиеся продолжали наступать. В свой бинокль Гас увидел высокого человека в форме майора, показавшегося ему знакомым. Он спросил себя, не встречались ли они до войны. Прямо у него на глазах майор упал на землю.

Немцы шли под мощным прикрытием артиллерии. Казалось, все находившиеся на северном берегу орудия, до последнего ствола, были нацелены на южный берег у железнодорожного моста, где находились защищавшие мост американцы. Гас видел, как его солдаты падают один за другим, но на место каждого убитого или раненого он ставил нового, и стрельба почти не прерывалась.

Теперь немцы уже не бежали: они залегли и стреляли, используя в качестве жалкого укрытия тела погибших товарищей. Самые храбрые продолжали наступать, но с ними, ничем не защищенными от пуль, быстро покончили.

Стемнело, но это не имело значения: с обеих сторон продолжали стрелять во всю силу. Противник превратился в неясные силуэты, освещаемые вспышками орудий и разрывами снарядов. Гас перевел несколько тяжелых пулеметов на новые позиции. Он был почти уверен, что эта внезапная атака — не уловка, придуманная, чтобы прикрыть переход реки в другом месте.

Положение было безвыходное, и немцы наконец это поняли и стали отступать.

Увидев на мосту группы санитаров с носилками, Гас приказал своим прекратить огонь.

В ответ смолкла и немецкая артиллерия.

— Ну надо же! — сказал Гас, ни к кому конкретно не обращаясь. — О Боже всемогущий, похоже, мы отбились!

VI

Американская пуля раздробила Вальтеру большую берцовую кость. Он упал на рельсы, корчась от боли, но еще хуже ему стало, когда он увидел, что немцы отступают, а потом услышал, что стрельба стихла. Тогда он понял: это поражение.

Когда его укладывали на носилки, он закричал. Не годилось солдатам слышать крики раненых, это деморализовывало, но он не смог сдержаться. Всю дорогу до города и через город до медпункта каждый толчок отзывался болью; наконец в медпункте кто-то дал ему морфин, и он отключился.

Очнулся он с ногой уже в лубке. Спрашивал у всех, кто проходил мимо, о ходе боя, но подробностей ему не сообщали, пока не явился позлорадствовать по поводу его раны Готфрид фон Кессель. Немецкая армия оставила попытки перейти Марну в Шато-Тьери, сообщил Готфрид. Может, будут другие попытки, но уже в другом месте.

На следующий день, прямо перед тем как его отправили на поезде домой, он узнал, что на днях прибыл и занял позиции по всему южному берегу Марны основной состав американской Третьей дивизии.

Один раненый приятель рассказал ему о кровавой битве в лесу под городом с названием Буа де Белло. Там обе стороны понесли страшные потери, но победили американцы.

Дома, в Берлине, газеты продолжали писать о победах Германии, но линия фронта на картах не приближалась к Парижу, и Вальтер пришел к горькому заключению, что весеннее наступление провалилось. Слишком быстро прибыли американцы.

Из госпиталя его вскоре отпустили выздоравливать домой.