Непричесанные разговоры - Айла Дьюар

Посвящается Сибил и Гордону – которые всегда – на свой особый манер – были рядом.

Порой, где-нибудь в шумном баре или на улице, в людской толчее, две женщины случайно встречаются глазами и мгновенно, еще до знакомства, понимают: вот родная душа. И тут же в ход идут извечные женские штучки: взмах ресниц, стремительный оценивающий взгляд – от туфель до прически, и вот они снова встречаются глазами.

А что, могли бы и подружиться, мелькает у них мысль. Вот она, собутыльница, куряка вроде меня, шалава, разгильдяйка, идиотка, повернутая на сексе… Словом, подруга, с которой мне по пути.

Иногда дальше этой мимолетной мысли дело не идет. Глянули, прикинули – и разошлись. Но случается и по-другому.

Как и случилось на шумной вечеринке у Джека Конроя, когда в гостиной, набитой людьми, Кора О'Брайен и Эллен Куинн углядели друг друга. И Эллен подумала: кто эта броско одетая женщина? А Кора уже решила: мы могли бы подружиться. Попутно отметив: до чего же она зажатая. И все равно родная душа, нам с ней по пути – добавила Кора про себя, романтик до мозга костей.

Она подошла к Эллен поболтать. И дать совет: радуйтесь. Жизни, вечеринкам, всему на свете радуйтесь. Кора не понимала людей, не умевших радоваться. «Радость! – частенько повторяла она. – Само слово-то какое приятное!» Но передумала. Разве не противно, когда тебе говорят: «Улыбнись, жизнь прекрасна!» – или что-то в этом духе? А потому первые слова, с которыми Кора обратилась к Эллен, оказались немного иными:

– Похоже, вам не помешало бы хорошенько гульнуть. – Шесть с лишним лет в Эдинбурге не лишили Кору напевного говора, свойственного уроженке высокогорий. Голос у нее был мягкий и обволакивал, словно дымка.

– Почему вы так решили? – спросила Эллен. Ей не хотелось, чтобы незнакомка просто развернулась и ушла. Хотелось еще послушать этот голос.

– Да не знаю. Чем не зачин для разговора? – Кора подсела к Эллен и с вожделением глянула на сигареты. Эллен протянула ей пачку. – Нет, спасибо. В душе я куряка на веки вечные, но завязала. А жаль. Прежде жить не могла без сигарет. Но как приятно встретить настоящего курильщика. Многие покупают дешевку в чудовищных пачках и гигантские коробки спичек. По мне, уж коли куришь, то куришь за всех нас, за тех, кто струсил и завязал. Так делай это отважно. Оповещай всех: «Курю и горжусь». А эти сигареты, кстати… – Кора взяла у Эллен пачку, втянула запах, – напоминают мне об одном человеке. В его квартире пахло ими и чесноком. А еще скисшим молоком.

Кора погрузилась в воспоминания и оттуда, издалека, улыбнулась Эллен. Доверительная эта улыбка говорила: «Когда-нибудь я расскажу тебе все». И Эллен растаяла. Легкая улыбка, теплый взгляд – и делай с ней что хочешь.

– Нет лучше способа кого-нибудь позлить, – заметила Эллен, указывая на сигареты.

В сущности, потому она и начала курить. И сигареты выбрала французские. Вонючие – сил нет. Хотела досадить матери, и та, разумеется, ужаснулась: «Какая гадость!» Но мимолетное юношеское злорадство давно осталось в прошлом. Эллен пристрастилась к курению. «Пусть я и умру с черными легкими, – говорила она с вызовом, – но буду знать: чернели они стильно!»

Едва увидев Эллен – всю в темном, нервно крутившую в пальцах пачку сигарет, с темными же очками в пол-лица и волосами, закрывшими другую половину, – Кора поняла, что подойти придется самой. Эллен, разумеется, из тех, кто ни за что не сделает первого шага.

Была не была – в конце концов, Кора привыкла знакомиться первой. Для нее это дело привычное. Бисер в волосах, черная бархатная ленточка на шее. Красный шелковый пиджак, ядовито-фиолетовые ногти. И неизменные туфли на шпильках, которые Кора носила, чтобы казаться хоть немного повыше. Только в этом случае глаза ее оказывались на уровне большинства мужских подбородков.

Кора работала в школе. Учила семилеток. И знала, что получается у нее отлично. Она любила свое дело, и дети в ней души не чаяли.

– Ну же, Билли Макки! Хочешь жениться на мне, когда вырастешь, – научись завязывать шнурки!

Мальчик поднимал на нее глаза, розовый от смущения и удовольствия. И отныне по четвергам, когда Кора утром водила ребят в бассейн, он расталкивал одноклассников, чтобы оказаться поближе к ней.

– Тот, кто хочет держать меня за руку, Лора Саттон, должен знать, сколько будет пятью три.

– Пятнадцать, мисс О'Брайен.

– Умница. – И Кора протягивала девочке руку.

Потная ладошка с силой вцеплялась в нее. Широко раскрытые глаза благоговейно смотрели на блестящие, ярко накрашенные ногти.

Кора обожала семилеток. Они напоминали ей щенят, с шелковистыми животиками, ласковых-ласковых, и только ласковых. Самая лучшая пора. Еще не научились противно хихикать и попусту трепаться. Невинные. Это ненадолго. Скоро пойдут гадкие ухмылки и вранье. «Не знаю, мисс». «Это не я, мисс». Станут жадными, как и все мы, думалось ей. Начнут приглядываться к часам и электронике. Нахлобучив бейсболки и жуя гамбургеры, понесутся сквозь детство, торопясь повзрослеть. Спеша усвоить крепкие, грязные словечки, которых нахватаются из фильмов. Каждое новое поколение детей выглядит все опытнее.

– Ей-богу, – сказала как-то в учительской Кора, ни к кому особо не обращаясь, – семилетки становятся все старше и старше. Скоро их будет не отличить от сорокалетних.

– А что станется, – поинтересовался директор, – с сорокалетними?

– Останутся как есть. Будут вспоминать детство и жалеть: что ж мы, глупые, не радовались, когда нам было семь лет?

У детей в ее нынешнем классе богатый запас ругательств. «Ой, бля!» – вскрикнул кто-то из ребят, опрокинув на пол баночку с голубой краской. Кора подняла спокойный взгляд, покачала головой. Жаль. Такое было емкое, хлесткое словцо, но его вконец истрепали. Теперь оно сродни торту «Черный лес»: столь же приевшееся и бесформенное.

Кора и сама загоралась легко, и детей умела заразить какой-нибудь мечтой – к ужасу родителей, бабушек и дедушек. На улице с ней то и дело заговаривали встревоженные матери и отцы – им казалось, что детям внушают идеи выше их разумения.

– Эй, мисс О'Брайен! Стойте, я вам кой-чего скажу. Что за чепуху вы наговорили нашему Билли? Про то, что он станет полицейским в Нью-Йорке? Никуда он не поедет. И будет водопроводчиком, как я. Что тут такого?

– Ничего, мистер Макки. Лишь бы Билли нравилось. – Кора шумно вздохнула, крепче прижав к груди стопку тетрадей. – Мистер Макки, ведь он ребенок. Ему только семь. Когда ж еще и мечтать стать полицейским в Нью-Йорке?

Мистер Макки не ответил. Мягкий, певучий выговор Коры всегда завораживал людей. С равным успехом она могла диктовать рецепт мясного рагу или читать вслух «Камасутру». Не все ли равно? Лишь бы продолжала говорить.