Освенцим. Нацисты и "окончательное решение еврейского вопроса" - Лоуренс Рис

Но в августе сразу несколько видных партийных деятелей стали проявлять нетерпение, требуя ускорить осуществление этого плана. Они знали, что на Востоке с советскими евреями уже «разбирались», причем самым жестоким способом, который только можно было себе представить. Почему бы, стали поступать предложения, не выслать немецких евреев в этот эпицентр массовых убийств, причем немедленно? Йозеф Геббельс, нацистский министр пропаганды и гауляйтер Берлина, был одним из тех, кто летом 1941 года активнее всех ратовал за депортацию всех евреев Берлина на Восток. На совещании, которое состоялось 15 августа, статс-секретарь Геббельса Леопольд Гуттерер указал на тот факт, что из 70 тысяч евреев, проживавших в Берлине, только 19 тысяч где-нибудь работали (естественно такая ситуация сложилась потому, что нацисты ввели целый ряд законов, ограничивающих права немецких евреев на работу). Всех, кто не работает, заявил Гуттерер, «необходимо отправить в Россию… а еще лучше просто уничтожить»2. Когда 19 августа Геббельс встретился с Гитлером, он сделал аналогичное предложение фюреру: немедленно депортировать евреев Берлина.

Все помыслы Геббельса занимали безумные нацистские бредни о роли, которую евреи якобы сыграли в Первой мировой войне. В то время как немецкие солдаты проливали свою кровь на фронте, защищая родину, евреи, по мнению нацистов, зарабатывали на войне в безопасности больших городов (на самом-то деле, конечно, немецкие евреи гибли на фронте «пропорционально» своей доле в населении Германии). Но теперь, летом 1941 года, Геббельс окончательно вбил себе в голову, что все это было правдой, и теперь, когда вермахт изо всех сил борется с врагами рейха на востоке, евреи спокойно живут в Берлине.

А что еще им оставалось делать? Ведь им было запрещено служить в германских вооруженных силах! Как это повторялось уже не в первый раз, нацисты сами создали такие обстоятельства, которые затем лучше всего подходили для оправдания их предрассудков. Но, несмотря на увещевания Геббельса, Гитлер пока не соглашался разрешить депортировать берлинских евреев. Он сказал, что на данный момент главный приоритет государства – ведение войны, а еврейский вопрос может и подождать. Однако Гитлер пошел навстречу Геббельсу в одной из его просьб. Нацисты ввели еще одну антисемитскую меру, которая еще больше ужесточила преследование евреев. Гитлер дал согласие на то, чтобы все евреи Германии отныне носили желтые звезды Давида. В гетто польских городов евреи должны были носить такие знаки отличия с самых первых месяцев нацистской оккупации, но немецкие евреи до сих пор такому унижению не подвергались.

В то лето и начало осени Геббельс был не единственным высокопоставленным нацистским функционером, убеждавшим Гитлера дать разрешение на депортацию немецких евреев. Сразу же после авианалета британских ВВС на Гамбург 15 сентября 1941 года гауляйтер Гамбурга Карл Кауфман решил написать Гитлеру письмо с просьбой разрешить депортацию евреев города для того, чтобы предоставить их жилье чистокровным немцам, чьи дома были разрушены в результате бомбардировки города. К этому моменту Гитлер получил письма с предложением выслать евреев на восток от целого ряда различных нацистских функционеров, включая предложение Альфреда Розенберга депортировать всех евреев Центральной Европы в отместку за недавнюю депортацию Сталиным немцев Поволжья в Сибирь. И теперь, всего через несколько недель после заявления, что евреев рейха нельзя депортировать, Гитлер неожиданно передумал. В сентябре он решил все-таки начать изгнание евреев на восток.

Однако в этой перемене решения не стоит усматривать некую нерешительность Гитлера, поддавшегося настоятельным требованиям своих подчиненных. Последние события на фронте повлияли на фюрера не меньше, нежели обращения его подчиненных. Гитлер всегда говорил, что евреев можно депортировать после окончания войны – и вот в сентябре 1941 года ему очевидно уже казалось, что до «депортации евреев после окончания войны» осталось буквально всего несколько недель. Киев должен был вот-вот пасть. Ничто, казалось, не могло остановить немецкого наступления на Москву, поэтому Гитлер был все еще уверен в том, что Советский Союз будет разгромлен до наступления зимы.

Открытым, конечно, оставался вопрос: куда же выслать евреев? У Гиммлера был один ответ: почему бы евреям рейха не присоединиться к польским евреям в их гетто? 18 сентября Гиммлер написал письмо Артуру Грейзеру, нацистскому гауляйтеру Вартеланда в Польше, с просьбой подготовить гетто Лодзи к прибытию 60 тысяч евреев из Старого Рейха. Однако Гиммлер знал, что в лучшем случае это могло стать только краткосрочным решением, поскольку, как довольно быстро ему указали местные нацистские функционеры, гетто Лодзи уже тогда было переполнено.

Семнадцатилетняя Люсиль Айхенгрин3 была среди первых немецких евреев, депортированных из страны после того, как Гитлер принял решение изменить свою политику по отношению к евреям рейха. В октябре 1941 года, когда ее мать получила заказное письмо, в котором содержался приказ их семье приготовиться покинуть Гамбург в течение 24 часов, никто, включая даже тех нацистов, которые хотели избавиться от них, не мог себе представить, насколько долгим и мучительным окажется их путь в Освенцим. Семья Айхенгринов уже перенесла много страданий. Отец Люсиль был гражданином Польши, и поэтому в самом начале войны был арестован и отправлен в Дахау. Через восемнадцать месяцев после его ареста, в феврале 1941 года, семья, наконец, получила новости об отце: «К нам в дом пришло гестапо. При полном параде, в начищенных до блеска сапогах, фуражках и кожаных куртках – их типичной для того времени форме, – рассказывает Люсиль Айхенгрин. – Они бросили на кухонный стол коробку от сигар и сказали: “Это пепел Беньямина Ландау [отца Люсиль]”. Было ли это правдой – или то была просто горстка пепла из крематория Дахау – мы уже никогда не узнаем. Мы были просто убиты известием о смерти отца. Особенно моя мать и младшая сестра: на них лица не было». И вот теперь, восемь месяцев спустя после того, как они узнали о смерти главы семьи от рук нацистов, Люсиль, ее сестра и мать в последний раз вышли из своего дома и пешком отправились на вокзал. На всем пути они не встретили на улицах города ни одного сочувственного взгляда. «Они [немцы] стояли на улице с каменным выражением лиц, – рассказывает Люсиль. – Они либо ругались в наш адрес, либо отворачивались. Меня это не обижало – скорее приводило в ужас».

Уве Шторйоханну4 было на тот момент шестнадцать лет, и он был одним из тех немцев, жителей Гамбурга, которые стояли на улицах и наблюдали, как мимо них шли евреи. «Где-то около 20 процентов людей громко радовались, – рассказывает он, – говорили: “Слава богу, эти ненужные нахлебники наконец-то исчезнут”, “Они ведь просто паразиты!” Они радостно хлопали в ладоши каждый раз, когда мимо шли евреи. Но основная масса людей просто спешила пройти мимо, в гробовой тишине, стараясь не замечать происходящего. Именно эта основная масса после окончания войны и будет утверждать: “Я ничего не знал об этом. Мы ничего такого не видели”». У одного из друзей Уве Шторйоханна в роду были евреи, и ему пришлось попрощаться с любимой тетей и бабушкой. Это была душераздирающая сцена. Сам друг был евреем только на четверть, поэтому ему разрешили остаться, но его тетя и бабушка были чистокровными еврейками, и должны были покинуть город. После всего увиденного только одна мысль крутилась в голове Уве Шторйоханна: «Мною овладело только одно чувство: слава Богу, что я не еврей. Слава Богу, что я не принадлежу к этому народу. Я, конечно, мог бы родиться евреем, потому что родителей не выбирают – и тогда я был бы среди тех, кого сейчас депортируют. И мне бы пришлось носить эту желтую звезду. Я до сих пор не могу забыть это ощущение… Тут же, – продолжает он, – возникала мысль: “Но что же будет с этими людьми?” И я, конечно, был в курсе после всего того, что слышал, что ничего хорошего с ними не произойдет. Их всех вышлют туда, в тот ужасный мир».