Кто мы такие? Гены, наше тело, общество - Роберт Сапольски

И наконец, больше грязных сплетен про Ионафана и Ревекку – в книге Р. Сапольски «Записки примата»[16] (A primate’s memoir).

Периодически людям, имеющим проблемы со здоровьем, нужна компьютерная томография или МРТ мозга. Если повезет, какой-нибудь ужасный диагноз исключат, все хорошо, и доктор, недолго думая, покажет пациенту скан. Если пациент впервые проходит такую процедуру, он, скорее всего, разволнуется. В отличие от изображений других органов, которые вызывают смущенное «смотри-ка, это моя печень», сканы мозга приводят в трепет. Вот он, ваш мозг, эта извилистая поверхность, эти таинственные доли. Неопытные студенты-медики испытывают подобное беспокойство, когда на лекции по анатомии у них в руках впервые оказывается препарат мозга. Та же неловкость заставляет нейрохирургов шутить: «До свидания, уроки музыки», когда они рассекают серое вещество. В конце концов, мозг – «вместилище души», «пирог, начиненный сознанием», орган нашей «самости». Из этой массы ткани, отдаленно напоминающей маринованный тофу, и возникает личность.

Большинство из нас испытывает собственническое беспокойство о состоянии своего мозга. А значит, нам очень интересно узнать о том, что может значительно менять размер той или иной части мозга взрослого человека. Посмотрите на мозг хронического алкоголика: какая-то область может оказаться практически разрушенной. Проведите вскрытие человека, подвергшегося масштабному воздействию органических токсинов, – и вы увидите повреждения в другой области мозга. Темой этой главы будет область мозга, которая может атрофироваться в ответ на определенные виды серьезного стресса.

Возьмите зеленого восемнадцатилетнего юнца, засуньте в военную форму и отправьте на войну. Пусть с ним случится что-то поистине ужасное, даже с учетом характерной для человечества жестокости, например, сражение, в котором он один из немногих в своем подразделении выживет, глядя, как убивают его ближайших друзей. Некоторые редкие сверхлюди переживают подобный опыт не моргнув глазом или даже непостижимым образом закаляются в нем, обнаруживая смысл жизни в миг, когда мир плавится вокруг них и кажется, будто сам воздух горит. Но обычный парень наверняка выйдет из этого испытания сильно потрепанным. Потом он может страдать от кошмаров, чувствовать вину за то, что выжил, отдалиться от домашних, которые никогда не поймут, через что он прошел. И то, если повезет. А некоторых покалечит, похоже, навсегда.

В Первую мировую войну это называлось военным неврозом: мужчины и в восьмидесятилетнем возрасте дергались и бросались в укрытие, когда хлопала дверь. Во Вторую мировую войну такое называли боевым истощением. А на современном психиатрическом наречии долгосрочные эффекты называются ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство. Оно не сводится к боевой травме. Люди, пережившие групповое изнасилование, сексуальные домогательства в детстве, резню, устроенную очередным озверевшим отличником с автоматом, Аушвиц или (исследования предполагают, что это коснется десятков или даже сотен тысяч людей) лично присутствовавшие при событиях 11 сентября в Нью-Йорке, – все они получают эту аббревиатуру в качестве диагноза.

По данным Американской психиатрической ассоциации, пациенты с ПТСР от нескольких месяцев до многих лет страдают повторными переживаниями травмирующих событий, ночными кошмарами и другими нарушениями сна, эмоциональной тупостью или вспышками гнева, неспособностью испытывать удовольствие, неадекватным рефлексом на внешние раздражители, проблемами с памятью и концентрацией. Последние два симптома стали поводом для недавних исследований с визуализацией мозга.

Проблемы с памятью могут возникать от мельчайших, микроскопических нарушений: в том, как несколько ключевых нейронов производят или используют определенный нейротрансмиттер, или в ферментах, расщепляющих нейротрансмиттер, или в его рецепторе, или во внутриклеточных передатчиках информации, активность которых он запускает. Но в последние несколько лет некоторые нейробиологи стали рассматривать общую картину, изучая МРТ мозга пациентов с ПТСР и тщательно измеряя объемы его загадочных зон. Ученые прилежно расставили все точки над i, учитывая влияние депрессии и злоупотребления психоактивными веществами – частых спутников ПТСР, а также общий объем мозга, возраст, пол и образование. И недавно группы, работавшие независимо друг от друга в Йеле, Гарварде, Университете Эмори и Калифорнийском университете в Сан-Диего, сообщили об одинаковых результатах: у людей с ПТСР в результате хронической травмы часто бывает уменьшена важная область мозга под названием гиппокамп. Это наблюдалось при ПТСР, связанном с боевой травмой или жестоким обращением в детстве (повторяющимися, хроническими травмами), но не при ПТСР от единичной травмы, например автокатастрофы.

Это была важная новость для специалистов. Некоторые зоны мозга десятилетиями затягивали лучших аспирантов, словно зыбучие пески, не выдавая свое предназначение ни намеком. Но гиппокамп – хорошо освоенная территория. Он играет ключевую роль в формировании новых долговременных воспоминаний и извлечении старых – в управлении явной, осознанной памятью. Когда пары гиппокампальных нейронов многократно стимулируются, связи между ними крепнут – и Сезам открывается: нейроны что-то выучивают. Если хирургическим путем разрушить гиппокамп, как в случае с бессчетными лабораторными крысами и с одним знаменитым пациентом, известным как H. M.[17], полностью разрушаются некоторые важнейшие типы памяти. Напустите на гиппокамп болезнь Альцгеймера, и получатся похожие проблемы.

Выходит, у людей с ПТСР гиппокамп меньше нормы. В большинстве исследований уменьшен только гиппокамп, с остальным мозгом все в порядке. И атрофия немаленькая. Например, Тамара Гурвиц, Роджер Питмэн и их коллеги из Гарварда сообщили о более чем 25 % среднего уровня атрофии в одном из регионов гиппокампа у пациентов с военным ПТСР. Двадцать пять процентов – сопоставимо с сообщением, что эмоциональная травма разрушает одну из четырех сердечных камер. Скорее всего, в таком гиппокампе есть серьезные неисправности. Об этом говорят и данные Дугласа Бремнера и коллег из Университета Эмори: если дать обычному человеку задание, требующие напряжения памяти, метаболизм в гиппокампе повышается, отражая затраты энергии на запуск этой области мозга. Но у людей с ПТСР то же самое задание не стимулирует метаболизм гиппокампа, что вписывается в картину нарушений памяти, которые для них типичны.

Таким образом, как ни странно, в этом вопросе сходятся мнения многих ученых. Споры, конечно же, идут о том, почему маленький гиппокамп и ПТСР ходят парой. Одно из возможных объяснений бытует уже пару десятков лет, а Бремнер пересмотрел его в своем изложении истории ПТСР. Базовая предпосылка состоит в том, что стресс от травмы и/или посттравматического периода приводит к уменьшению гиппокампа. И есть множество причин полагать, что это так. При стрессе, физическом ли, психологическом ли, ваши надпочечники выделяют огромные дозы стероидных гормонов – глюкокортикоидов (которые были кратко представлены во втором эссе «Ген просто так»). Большинству людей знаком человеческий вариант глюкокортикоидов – гидрокортизон (или синтетические версии – преднизон или дексаметазон).