Театр китового уса - Джоанна Куинн

хотел вдохновить этих людей на храбрость, поэтому прошелся по зачитанному томику «Илиады» в поисках способа распалить чувства, которые он испытывал, читая о храбром Гекторе, уходящем от стен Трои навстречу воину Ахиллу, несмотря на мольбы семьи. Джаспер искал в этом эпизоде подходящую речь, но нашел только изобилие «погибели», что казалось едва ли подходящим. Но там были и другие чудесные главы, которые он тихонько отрепетировал в туалете.

И вот Джаспер: стоит в дверях Чилкомба со слугами по бокам, лицом к лицу с солдатами. (Внезапно поток осознания: разве он не представлял себе это мгновенье? Разве не шел всегда к этой точке?) Он начал:

– «Знаменье лучшее всех – лишь одно: за отчизну сражаться!» Так считал Гомер, так считаю и я.

Он услышал в деревьях карканье, увидел, как лакей Питер аккуратно снял очки, чтобы протереть их, проследил, как Рег повернулся к Клайву и спросил:

– О чем это он?

– Черт меня подери, если я в курсе, – пробормотал Клайв.

Джаспер прочистил горло.

– Любому, конечно, хотелось бы присоединиться к вам. – (Разочаровывающий звук собственного голоса; мужчины наклоняются вперед, силясь расслышать.) Он попробовал снова. – Конечно, любой хотел бы присоединиться к вам.

Но они не хотели слушать о нем, это был их день. Он знал это, черт подери, он думал об этом в туалете. И тут из-за спины раздался чистый голос, будто вилка коснулась фужера.

– Мой брат Джаспер, естественно, жаждет внести свой вклад, но нам не нужна будет помощь. Единственные, кто будет в ней нуждаться, – те несчастные, что будут биться с нами!

Смех, одобрительные возгласы!

– Богом клянусь, я уверен, что каждый из вас встанет рядом со мной, Уиллоуби Сигрейвом, и выполнит свой долг, за короля и отечество, и за Дорсет, этот прекрасный край, и его прекрасных женщин.

Знающий смех, одобрительные возгласы!

– Вы знаете меня, парни, и пока мы будем там сражаться за славное дело, моя семья удостоверится, что ваши семьи окружены заботой, как мы делали всегда.

Согласное бормотание, шмыганье носами со стороны служанок.

– Когда мы вернемся домой с победой, мы встретимся снова на этом самом месте, и Джаспер будет приветствовать нас.

Одобрительные возгласы, согласные крики!

– Не очень и долго это займет, парни, потому что перед нами капустники не стоят ни единого шанса.

Красные и белые гирлянды полоскались на ветру меж деревьев, солнце пестрыми пятнами расцвечивало лужайку, радостные лица кричали «ура», Уиллоуби в офицерской форме распахивал им всем объятья, а Джаспер стоял у стен Трои, зная, что вызвался на гиблое дело, потому что слишком боялся прослыть трусом.

– Что скажете, парни, пропустим по кружке, прежде чем пуститься в дорогу? – вскричал Уиллоуби, бросаясь через лужайку к мужчинам.

Джаспер отступил в дом. Он надеялся найти в кухне яблочный кекс. Он жалел, что надел церемониальный меч. Тот ужасно бренчал.

Альберт. Фрэнк. Клайв. Том. Синди. Рэг. Питер. Уиллоуби. Только Фрэнк, Рэг и Уиллоуби вернулись.

Джаспер продолжает бродить по лужайке, прикладываясь к фляге. Он слышит шепот моря, робкое оханье неясыти – кроме этого, вокруг тишина. Он оглядывается на Чилкомб, видит тени слуг, порхающих мимо окон, без сомненья следуя приказам Розалинды.

На первом этаже горят лампы, но остальной дом погружен во тьму. Высоко на чердаке слышен рев ребенка. Детский плач доставляет ему физическую боль. Он жалеет, что ему в жизни хоть раз довелось его слышать. За домом возвышается Хребет, суровый и темный. За ним другие холмы и другая тьма, города и соборы, Англия и весь остальной мир, все теснится позади.

Он устал. Посечен под коленями. Пробит под ватерлинией. Газеты пишут, что «военная усталость» иссушила коллективную нервную силу нации, позволяя распространиться смертоносной «испанке». Ужасно, конечно, что столь многие умирают от нее, но мысль о лихорадочном падении довольно привлекательна – внезапный вирусный конец, захвативший тело так же быстро и необратимо, как любовь. Он находит себя тяжкой ношей. Песок с мешком. Он прихлебывает из фляжки, шатаясь, заворачивает за угол дома в сторону конюшни, чуть спотыкаясь о кромку лужайки.

Густой дух конюшен успокаивает. Фырканье и ржание лошадей. Он проходит к стойлу верной Гвиневры, гладит ее бархатный нос. Каждый выезд на охоту был на ней. На ее широкой спине он сидел, когда его взгляд впервые упал на Аннабель Эгнью. Когда он в последний раз выезжал с гончими? Почему в нем больше не было такого желания? Еще одна вещь, оставленная где-то и позабытая.

Он распахивает дверь в стойло, выводит лошадь. Находит седло и уздечку, неуклюже надевает их, бормоча пропахшие виски извинения в дрожащие уши Гвиневры. Он подтаскивает стульчик, опасно балансирует на нем мгновенье, прежде чем забросить себя в седло, засунуть ноги в закрутившиеся стремена. Здоровая нога вперед. Еще раз. Вперед.

Человек и животное громогласно выбираются из конюшни, направляясь вокруг дома, сквозь деревья и вниз по дорожке, что ведет к побережью. Ночь морозна и тиха. Луна низко нависает над морем широкой, изрытой оспинами сферой. Джаспер закрывает один глаз и щурится на нее. Потускневший свет древнего металла, упавших щитов и разбитых мечей. Она пронзает его взглядом.

Движение костей Гвиневры под седлом бросает его слева направо, слева направо – старая лошадь осторожно пробирается по жесткой земле. Гвиневра хорошо знает эту дорогу, поэтому Джаспер отпускает поводья, позволяет своему телу неуклюже мотаться из стороны в сторону. Он закрывает глаза, дает подбородку опуститься, пока тело все еще трясется, будто атакуемое с обеих сторон невидимыми врагами. Каким утешением был бы сон. Он охлопывает себя в поисках фляги, и именно во время этого жеста, этого детского хлоп-хлоп-хлопанья по собственному животу, копыто Гвиневры попадает в кроличью нору, и она дергается вперед, выкидывая Джаспера из седла.

Было бы не страшно, держи он поводья. Было бы не страшно, не запутайся его хромая нога в стремени, отчего его тело швырнуло к земле перпендикулярной аркой, и лоб первым встретился с землей, с силой ударяясь о валун. А так его мозг тряхнуло в черепе, и срочные сигналы, спешившие по синапсам с предупреждением об увечье так и не достигли места назначения, и раздавленные клетки мозга принялись умирать в огромных количествах, затухая как исчезающие с ночного неба звезды, отчего его последняя мысль была и не мыслью толком, а скорее ощущением чего-то бросившегося мимо, и обликом, который он представлял в мгновенья перед падением, – женщины в море, очерченной серебристой луной.

Верная Гвиневра выравнивает шаг. Фыркает. Ждет указаний. Не дождавшись, продолжает привычный путь по давно знакомой тропинке, волоча за собой тело Джаспера.