Дар Павшего. Восход Черного солнца - Алексей Бобрик

– Не, ты по этому поводу не дрейфь. Степанович, хоть иногда и бывает до безобразия нудным, но ради своей науки на всё, что угодно пойдёт. Пойдёт, но только не в полицию. А уж тем более, куда-то там ещё. Кроме разве, что своих НИИ да Академий всяких. Он, как говорится – романтик от науки. Но, я вот, что думаю. Нет, я даже уверен, что он потребует этот артефакт сдать в музей. Ты на это готов?

– В свете всего вышеозвученного, несомненно. Тем более, что продавать его, как оказалось особо то и некому. Да и на самом деле, опасное это дело. Себе дороже выйдет. И к тому-же, репутация – тоже вещь нешуточная. Зарабатывается она годами, а теряется за секунду. Не прибьют, так посадят ещё. Не знаю, что из этого хуже.

В общем, в музей я бы его и сам отнёс. – Николай достал из кармана талисман, и покрутил в ладонях. Хотел подбросить, как мячик, да вовремя спохватившись за его целостность, повторил эту же фразу ещё раз, но как бы в задумчивости:

– Да, так и есть – сам бы взял, да и отнёс его в музей, …, наверное, …

Постояв в коридоре ещё минут пять, товарищи вернулись обратно в профессорский кабинет, застав профессора за листанием какой-то иллюстрированной и довольно потрёпанной книги. Николай, спросив разрешения, присел на стул, и в мельчайших подробностях пересказал свою историю обнаружения артефакта.

Профессор постоянно, что-то себе помечал в блокноте. А затем, когда рассказ подошёл к концу, попросил всё ещё раз повторить. Так продолжалось дважды. После этих повторов, и множества уточняющих и наводящих вопросов от профессора, который несмотря на свой высокий академический статус, не проявил ни грамма скептицизма, Николай к нему очень проник. Можно сказать – симпатией. Внешне, он выглядел не только очень серьёзным, но и даже крайне увлечённым.

– Так. Вот, ведь значит. Проснулся, и сразу же увидел собаку? А какой она была породы, не припомнишь?

– Я, честно говоря, даже не подумал про породу. Ну, знаете такая, лохматая, трёх или четырехцветная и довольно добродушная. По крайней мере мне так показалось. В общем, порода у неё довольно таки редкая – двортерьером называется.

– Вот, ведь как интересно. А, ещё какие ни будь животные, при твоём пробуждении были?

– Честно говоря, не припомню. Может быть, птицы только. Вороны.

Николай, видя такую, крайнюю заинтересованность со стороны профессора, вдруг вспомнил про свой последний странный сон и решил, что может быть, и это будет интересно. По крайней мере, скрывать ему теперь уже ничего не хотелось.

– Владимир Степанович, возможно Вам это покажется уже лишним, и к делу не относящимся. Но, я недавно сон видел, довольно-таки, на мой взгляд странный. А, ведь в снах могут быть остатки воспоминаний зашифрованы. Долговременная или как-то там ещё, по-научному называемая – память. Может быть, у вас возникнут какие ни будь мысли по интерпретации этих видений. Если конечно, Вам будет интересно?

– Ещё спрашиваешь, конечно интересно. Не каждый день, на голову сваливаются артефакты старше Пирамид. Сейчас мне, даже то, как ты сморкался утром – будет интересно. Итак, слушаю внимательно…

На этот раз, рассказ продолжался дольше чем первый. Не меньше часа. Профессор раз десять задавал уточняющие вопросы, и снова постоянно делал какие-то записи, в свой блокнот. Но, в конце концов, когда Коля порядком измучался, произнёс:

– Нусъ, господа присяжные заседатели. Считаю это сложное дело далеко не закрытым, и отправляю его на дополнительное расследование. В общем, для того, чтобы дать более полный вердикт, мне надо будет весьма серьёзно покопаться в специализированной литературе, и попутно запросить некоторую информацию в архиве. То, что вы рассказали, меня очень затронуло, и можно даже сказать больше – заинтриговало. Это, как бы не банально прозвучало, при должном подходе, может дать фору любой, даже докторской диссертации. Дайте мне пару дней на подведение резюме, и я с вами обязательно свяжусь. Ежели, что-то вспомнится новое, либо произойдёт, что-то новое – обязательно дайте знать. Звонить мне, можно в любое время дня и ночи.

– Можно мне ещё раз взглянуть, на предмет нашего изучения?

После этой фразы, снова получив в руки артефакт, профессор тщательнейшим образом не только его сфотографировал и взвесил, но и сделал слепок артефакта. Чтобы иметь не только визуальную, но и тактильную информацию о предмете изучения. Добавив в специальную гипсовую смесь маленькую металлическую гирьку, он на выходе получил абсолютно точную копию. И, при этом с точно таким же весом, вплоть до грамма.

– Сейчас смесь застынет. Максимум, через пять минут. Пока не знаю зачем, но хочу на всякий случай иметь точнейшую копию. Так, что потерпите немного. Сейчас он будет готов к возврату.

Возможно я покажусь слишком нескромным. Но, я обязан спросить – не оставите ли вы мне этот предмет, для того, чтобы я его смог показать ещё одному специалисту. У меня есть один очень хороший знакомый, он специалист геммолог. Меня сильно смущает текстура этого камня. Он, как будто бархатный. Как бы это поточнее сказать, наверное, следует условно назвать этот эффект – «Прото софт-тач». На нём присутствуют характерные следы, которые можно приобрести только за тысячелетия после первичной обработки. И я в этом прекрасно разбираюсь, но вот сама его текстура, меня очень смущает. Он, как будто одновременно – очень древний и при этом, очень современный, и технологически совершенный. Очень мозги, знаете ли, ломает этот факт.

– Да не вопрос, оставлю конечно. – ответил Николай, после небольшой, буквально двухсекундной паузы.

И после того, как профессор с превеликим пиететом принял в свои руки артефакт, Николай с Семёном попрощались с Владимиром Степановичем и разошлись по своим делам. Разошлись, но лишь для того, чтобы с нетерпением дожидаться, предстоящего результата историко-научной экспертизы.

На следующий день, разобравшись со своими текущими делами, Николай, засунув в уши наушники, неспешно шагал по одному из множества, богом забытых закоулков родного города. Шагал, с единственной целью – чтобы сократить обратную дорогу домой. И вот, когда в плеере сменилась одна музыкальная композиция, а другая ещё не успела начаться, он услышал знакомый окрик:

– Теслыч, собственной персоной! Да, ещё и без охраны – ты ли это? Сколько лет, сколько зим? Опять небось, копаешься в своих тонюсеньких загогулинках, а про нас, и не вспоминал небось?

– В натуре, совсем зазнался. Идёт так, как будто ему весь мир должен. Уши затычками заткнул и пыхтит в обе дырочки. Куда направляешься, если не секрет?

***

…Прошло немало долгих мгновений, часов и лет, прежде чем «новенькая» показала Коле язык и нагло спросила:

– Чего ты смотришь, совсем оторваться не можешь? Влюбился, что ли?

На этот вопрос, тринадцатилетний троечник, сидя на заднем ряду парт не нашел лучшего ответа, чем отвернуться, попутно окрасившись в пурпурный цвет.