Я влюбилась в четверг. ПрЫнцы без сердца… - Татьяна Бокова

– Извините, ох!.. Вот сама приехала. Еле нашла.

– Приехали. Вижу. Но?.. – Я недоуменно повела плечами, показывая, что мне не совсем понятно, зачем она здесь.

– Вы же сказали, что привезли конверт для меня?

– Ах да, конверт! Анастасия? Простите, не поняла сразу. – Жутко раскалывалась голова, но я немедленно выудила из-под кровати расстегнутый рюкзак, чтобы разыскать в его развороченных внутренностях предназначенный моей нежданной гостье бежевый конверт.

– А я, как увидела вас, сразу поняла – мне сюда, – пояснила Настя. – Даже девушку-администратора отпустила. Мы с ней битый час по комнатам ходим, ищем. Вы, между прочим, четвертая Наташа в отеле.

– Я бы сама завтра к вам…

– Да я родить могу в любую минуту, вот и подумала – где ж вы меня тогда найдете? Я вашего телефона не знаю, моего мобильного у вас нет… Хорошо хоть вы сказали, в какой гостинице остановитесь и как зовут вас.

Анастасия сморщилась, ощупала свои бока, словно боялась, что они не выдержат нагрузок и лопнут, помолчала, прислушиваясь к чему-то происходящему внутри. Я испуганно следила исподтишка за ее движениями и одновременно оценивала опасность боли, пульсирующей в моей раздутой голове. Нам обеим не помешал бы врач. Может, вызвать, пока не поздно?

– Нет, все в порядке. Вы ищите, ищите! – Она поощрительно махнула мне пухлыми ручками и снова проверила, на месте ли живот. – Так приятно поговорить по-русски. Целый год, как замуж вышла, ни с кем и не разговаривала, кроме него. И с вами не дал бы… Вот и решилась ехать с пузом в такую даль.

– Это вы про кого? – поинтересовалась я, не совсем понимая, кто обижает Настю. И наконец извлекла из рюкзака два бежевых конверта. Интересно, а где голубой?

– Да я про мужа своего, Мухаммеда, он из Сирии. Добрый, только ревнует очень, никуда не отпускает. Я к вам, пока он спал, уехала. У меня ведь мальчик будет! Знаете, как мусульмане к рождению своих первенцев относятся? Ну, это ничего. Рожу Алика, потом легче будет. Смогу уходить куда-нибудь, правда, без ребенка, одна. Мама и сестры у него очень строгие, присматривают за мной.

Я протянула Насте ее конверт.

– А муж-то разрешит мальчика Аликом назвать?

– Ой, что вы, нет, конечно. Это я про себя его Аликом называю, чтоб никто не слышал, а по-арабски он Али будет!

Она посмотрела на конверт, посомневавшись несколько секунд, ткнула его в сумку, а взамен вытащила оттуда маленькую фотографию:

– Вот. Это мы, сразу после свадьбы. Я тут еще тощенькая, видите? А это муж.

– А кто это?

– Как, вы не знаете?! – Анастасия посмотрела на меня, страшно удивившись.

– Что не знаю?

– Это же Катенька. Моя дочка.

– Да что вы? Она совсем не похожа на вашего мужа… – ляпнула я.

Настя начинала раздражать меня своей неторопливостью и желанием поболтать, я злилась, что до сих пор сижу в мятой простыне, не могу спуститься в аптеку за таблеткой солпадеина. И это в день своего рождения! А может, я обманывала себя, в душе обижаясь на Филиппа, что он не разбудил, не попрощался перед отъездом?..

– Нет, это не дочь моего мужа. Это его дочь, – спокойно ответила Настя, не заметив моей колкости, вздохнула и дотронулась до сумки…

Я, кажется, что-то начинала понимать.

– Так… Это Катя. Ваша дочь и дочь… – Язык прилип к нёбу на самом интересном месте.

– Алексея Крапивина, все правильно. – Анастасия радостно закивала.

– А вы, значит, «королева поднебесной красоты»? Стюардесса Настасья?

– Это я. Точно. Он меня так называл. Ласково. – Настя расцвела на минутку, нежно улыбаясь каким-то своим мыслям, может быть, радовалась, что Лешик хоть кому-то рассказывал о ней. И вдруг снова изменилась в лице. Погрустнела. – Только больше мне никогда летать не придется, Мухаммед не разрешает.

– Да, да, понимаю… – Я вгляделась в личико Лешкиной дочки. Его носик, такой же рот, и подбородок похожий… И вспомнила, как Алексей однажды, год назад, в стельку пьяный, приехал ко мне среди ночи, плакал на плече и все жаловался, что теперь его маленькую Катюшку ждет несладкая жизнь. Ругался и напевал: «Стюардесса моя, где же ты? Королева поднебесной красоты».

Я тогда не особо вслушивалась, мало ли о чем мужчина в расслабленном состоянии похвастать может, но теперь поняла, что Лешик топил в водке свою душу, а разум его был предельно трезв. Он просто не мог смириться с известием о Настасьиной свадьбе и о Катюшкином новом папочке, также как в прошлую субботу был не готов принять мое решение с ним расстаться.

– Он и не видел дочку никогда, – продолжала рассказывать Настя. – Я сначала ждала, фотографии ему посылала, думала – увидит малышку и приедет, но у него все дела, дела… А теперь, вот, у меня Мухаммед. И маленький будет… – Настя совсем поникла и только гладила себя по животу, гладила. – Извините, я на минутку. – Она поднялась, охая, и медленно направилась в сторону балкона, спрашивая уже оттуда: – Алеша что, так ни разу за четыре года на Кипре и не был?

– Н-н-нет, – буркнула я, зная, что это не так.

Как и Алла, Лешик тоже, однажды появившись на острове (правда, уже без моего участия), полюбил приезжать сюда. Якобы по делам своей давно «замороженной» оффшорной компании, а на самом деле он развлекался по полной программе. Часто приговаривал, потирая руки: «Мезе-сувлаки, тис-би-сиртаки». Это было что-то вроде «Чай? Кофе? Потанцуем?» в Лешкиной интерпретации.

«Мезе» – по-нашему, комплексный обед в кипрских тавернах, только не из трех-четырех, а из тридцати – сорока блюд, подаваемых одно за другим. Объедаловка местная, одним словом.

«Сувлаки» – их знаменитый шашлычок.

«Тисби» – марка хорошего местного белого вина.

«Сиртаки» – греческий традиционный танец.

Получается: поели, выпили, потанцевали… Сами понимаете, что на этом отдыхающие часто не могут остановиться. Однажды и Лешик слишком сильно закрутил курортный роман со стюардессой Настей из-под Краснодара и влип ненароком. Не знаю, почему Анастасия не сделала аборт, любила ли сильно, надеялась ли завладеть Лешкиным сердцем этим старинным способом или еще почему, только смотрела на меня с фотографии его точная копия – Екатерина Крапивина лет шести от роду.

Настя вернулась в комнату и снова разместила живот в кресле. Я так и не поняла – зачем она выглядывала с балкона? Может быть, боялась, что проснувшийся муж может пуститься за ней в погоню?

– А вы, случайно, не знаете, что в конверте? Можно, я при вас его открою? Мухаммед такой ревнивый, такой вспыльчивый… – Настю передернуло. Похоже, она действительно побаивалась своего супруга.

Вот она передо мной – молодая, статная россияночка, с ангельским личиком, толстым пучком русых волос, собранных на затылке, одетая в чужой, непонятный для нас глухой балахон с длинными рукавами, скрывающий любой намек на очертания ее тела. Я-то сначала подумала – потому что беременная, а оказывается, так велит ислам, и со дня на день она родит какому-то Мухаммеду из Сирии (и его стране заодно) мальчика-крепыша.