История европейской философии: курс лекций - Владимир Файкович Мустафин

class="p1">Ответ Кеплера замечателен по своему философскому значению: способность исчислять, т. е. осуществлять математические операции, есть способность исключительно априорная, т. е. врожденная человеческому разуму. Этот ответ означает, что Кеплер принципиально держался классической, платоновской рационалистической гносеологии. Почему это должно привлечь внимание? Потому что, по общераспространённому мнению, возникновение нового европейского естествознания, кроме всего прочего, означало принципиальный отказ от метафизики, а отказу от метафизики предшествовал принципиальный отказ от рациональной гносеологии (в пользу сенсуалистической гносеологии), ибо единственным источником естественно-научного знания признаются исключительно только органы внешних чувств (пусть и снабжённые инструментами). Кеплер же опровергает это расхожее мнение. Он явил собою пример принципиального приверженца именно гносеологического рационализма, будучи, вместе с тем, не просто убежденным сторонником естественно-научного знания, а его, естественно-научного знания, идеологом и учредителем (как предшественник и единомышленник Галилея). Гносеологический рационализм и естествознание у Кеплера при этом были не механически сложены друг с другом (что, кстати, нередко случается), а имели между собою строго логическую связь. Именно гносеологический рационализм при последовательном его осуществлении только и может обосновать философскую оправданность (а не только практическую полезность) естествознания. Ведь естествознание, утверждаемое Кеплером, основывалось на математике. Вся научная ценность естествознания покоится (как уже теперь все это хорошо знают) именно на математике. А математика, о чем уже говорилось выше, есть наука, во всяком случае, метафизическая. И то, что в обычном обывательском мнении выглядит как противопоставление старой, метафизической античной философии нового, естественно-научного знания, на самом деле было последовательным развитием всё той же старой античной рационалистической философии, но только её другого варианта – математического (= пифагорейского). Словесная рационализация и числовая рационализация, о чём тоже уже говорилось выше, гносеологически имеют одну и ту же природу. И та и другая результатом своим имеют чисто метафизические системы основных своих положений. Обе метафизики имеют прикладную часть. Словесная метафизика, выражаемая различными модификациями религиозно-философского мировоззрения, прикладной своей частью имеет этику. Математика, вместе с основанной на ней естественной наукой, прикладной своей частью имеют технику. Этика и техника вполне могут гармонировать друг с другом в прикладной сфере, как гармонируют друг с другом словесная и числовая метафизики в теоретической сфере. Пример последней гармонии, теоретической, – система Платона – Пифагора, в которой оба вида метафизики вполне гармонически дополняют друг друга.

Следствий у этого перевода естественно-научного знания в сферу философии было два. Первое следствие – это действительное умаление философского значения античной философии из-за её только лишь книжного характера, могущего де вызывать всего лишь исторический интерес[43]. Второе следствие – удаление из сферы философии богословия и религии вообще, как подпадающих под категорию «вера», в то время как философия находится под категорией «знание». Но эти следствия философского переворота, произведенного Галилеем, в полной мере проявились позднее. У самого Галилея эти следствия его основной мысли о философской значимости естественно-научного знания и о математике, как о методе получения этого знания, не были логически четко сформулированы. За него это сделали другие.

Выводы

Учредителем европейской естественной науки и, косвенно, соответствующего этой науке естественно-научного мировоззрения Галилей признается почти единогласно всеми. Но в понимании сущности этого нового, естественно-научного мировоззрения почти всегда присутствовало недоразумение. Считалось и считается до сих пор, что естественно-научное знание своим источником имеет исключительно только свидетельства органов внешних чувств, и из этого делался уже философский (= мировоззренческий) вывод, что тем самым весь гносеологический рационализм и основанная не нём метафизика, под которой понималась прежде всего метафизика религиозная, отменяются как отжившие свой век и потерявшие свое значение и авторитет. Недоразумение состоит в том, что в таком понимании сущности естественно-научного знания не хватает самого главного – усмотрения роли математики в естественно-научном знании. Если же осознать значение математики в естественно-научном знании, то тогда вывод о конце метафизики в философском мировоззрении окажется обессмысленным. Метафизика в естественно-научном знании отнюдь не исчезла, а напротив, утвердилась в нём в качестве его безусловной основы, ибо этой безусловной основой была провозглашена математика, а математика есть наука априорная, т. е. метафизическая. Рационализм и метафизика являются понятиями взаимообусловленными – там, где есть рационализм, там неизбежно есть и метафизика. А так как у рационализма есть два варианта, словесный и математический, то и у метафизики, соответственно, есть два варианта – словесная метафизика и математическая. Словесная метафизика есть основа всей гуманитарной культуры во всём её объеме (наиболее существенной частью которой является религия и рациональная философия), математическая метафизика есть основа естественно-научного знания. По убеждению Галилея, противоречить друг другу эти два вида метафизик и два вида знания, на этих метафизиках основанных, в принципе не могут, ибо у этих двух видов метафизик один и тот же источник – Бог.

Контрольные вопросы

1) Какие рассуждения, пример которых представил ещё до Галилея Кеплер, приводят к выводу о том, что именно математика должна мыслиться основой естественно-научного знания?

2) Почему, по убеждению Галилея, естественно-научное знание, построенное на математике, не может в принципе противоречить Божественному Откровению, на котором основано христианское вероучение?

Фрэнсис Бэкон (1561–1626)

Среди тех европейских мыслителей, кто пошёл по пути, намеченному Кеплером и указанному Галилеем – пути признания естественно-научного знания философским знанием, а не просто прикладным, следует выделить англичанина Фрэнсиса Бэкона. Причина такого особого внимания к нему в том, что Фрэнсис Бэкон не только признал правоту философского переформатирования естествознания, но и попытался придать этому переформатированию значение решающего культурного перелома в умственной жизни европейского общества. То есть, он стал не просто приверженцем естественно-научного знания, а и его, естественно-научного знания, идеологом и пропагандистом, толкователем значения естествознания для культурной жизни западных европейцев. В этой, идеологической, функции, в сущности, и заключается вся ценность умствований Фрэнсиса Бэкона, в которых собственно философских (в частности, гносеологических) суждений немного.

Основное мировоззренческое убеждение Фрэнсиса Бэкона – в том, что окружающая человека чувственная природа есть единственный объект научно-познавательной активности человека. А единственная цель познания природы состоит в том, чтобы с приобретением знания о законах природы использовать это знание на пользу людям. Знание о законах природы есть реальное знание, дающее человеку способность (= силу) для улучшения обстоятельств своей телесной жизни. Отсюда девиз, приписываемый Фрэнсису Бэкону – «знание есть сила», т. е. настоящее знание должно принести пользу, иначе оно и не есть настоящее знание[44].

Никаких гносеологических уточнений о природе естественно-научного знания Фрэнсис Бэкон не приводит, и, что странно, не заводит даже разговора о необходимости математики для осуществления истинного научного познания. Но и без этих уточнений ясно, что естествознание основывается на эмпирической, т. е. сенсуалистической гносеологии. А так как из истории античной философии уже хорошо известно,