Расплавленный рубеж - Михаил Александрович Калашников

осторожно поставил лодку на землю: в метре от них средь камышей болталась волна. Горевший Город отбрасывал отсветы. Неподалеку была видна правая сторона реки: широченный пляж, прозванный местными Капканка; в конце его, наискосок от острова – церковка о пяти куполах и колокольня, наверняка таившая в себе пулеметное гнездо; позади церкви – кривая улочка; вслед за ней вставал высоченный склон. Его бока, заросшие садами, усеянные домишками, казались крепостью, чью стену не взять артиллерией, на чьи склоны не взобраться под вражьим огнем. По пляжу разбросаны фанерные кабинки для переодевания, лавочки, обломки взорванного адмиралтейства. В самом центре пляжа – вытащенный на берег прогулочный катерок. Политрук недолго осматривал правый берег, потом жестом дал добро. К шелесту раздвигаемых лодочными носами камышей добавился людской шепот:

– Куда ж нас такой горстью?.. Пропадем ведь…

Андрей бросил взгляд на реку. Справа от них, в районе подорванного моста, тоже плыли лодки, самодельные плоты, кто-то прыгал по мостовым обломкам, торчащим из воды. Их сводный отряд – это маленькая часть большой группы войск.

На правом берегу одиночный выстрел ругнулся в ответ на тихий весельный плеск. С колокольни, как и ожидалось, заголосил пулемет. Первая строчка из пуль легла далеко от лодок – на мирно дремавший пляж. Потом пулеметные росчерки стали бороздить реку. Гребцы наплевали на осторожность и тишину, отчаянно молотили воду веслами, но перегруженные лодки замерли на месте. Люди прыгали с лодок, уходили с головой под воду, перебирали по дну ногами, и только задранные вверх руки с зажатым в кулаках оружием обозначали их на вскипавшей от пуль реке. Сводный отряд пока молчал, лишь с задней лодки одиноко ответил автомат политрука. Над домами взлетали запоздалые сигнальные ракеты. В реку легли минометные разрывы, посыпались в широкую пойму и дальше на левый берег.

Андрей выжидал. Он видел, как медленно плыла его лодка, но глубины под собой боялся не меньше шальной пули. Гребец позади Андрея вскрикнул, выронил оба весла и склонился на борт лодки. Андрей мельком взглянул на него, следа от пули так и не заметил, оттолкнулся и прыгнул. Вода дошла Андрею до груди. Рядом шли бойцы, река шипела под пулеметным росчерком. Трассеры летели над водой, бились о развалины адмиралтейства, сновали меж камышей на острове, зарывались в реку. Кто-то, двигавшийся рядом с Андреем, вскрикнул и ушел под воду еще живым, забулькала вода, поглотившая крик.

Наконец-то берег, твердый песок. Упасть, укрыться, смешаться, исчезнуть…

Выломленный из песка деревянный грибок: крыша раскрашена пестрой довоенной краской как спинка божьей коровки. Доска в грибке ненадежная, тонкая, тут же брызнула щепой. Скорее перекатиться за этот камень, добрый кусок из стены адмиралтейства, занесенный сюда взрывом. Новая перебежка, новое укрытие – низенький рекламный щиток «Пейте натуральные соки», на нем жизнерадостный карапуз с витыми желтыми кудряшками держал в протянутой руке бокал ярко-кровавой жидкости.

Доска в щитке тоже хлипкая, но один выстрел сделать можно… и бежать дальше, дальше. Вот сюда, под стальное надежное брюхо катерка.

Здесь несколько солдат из сводного отряда. Один из них пожилой, опытный, в полном снаряжении (отступая, ничего не потерял), подкапывает пехотной лопаткой песок, готовит позицию под килем обездвиженного катера.

Андрей осторожно выглянул из-под винта. С лопасти длинной нитью свисала засохшая водоросль. Из низеньких церковных окошек, забранных кованой решеткой, торчали винтовочные стволы, самих людей было не различить. Андрей выстрелил чуть выше торчащего ствола. Ствол вздрогнул, поплыл внутрь церкви, ушел вверх, зацепился за решетку и застыл, никто не высвобождал его. Пули защелкали об днище катера, высекли искры из лопастных винтов. Андрей обернулся в сторону реки, лодок на ней не было. Их перетаскивали по берегу, двигали впереди себя, под слабым прикрытием дощатых бортов подбирались к церкви.

Стрелок из собственноручно вырытой норы крикнул собратьям:

– Как с колокольни бить перестанет, так рвите к церкви! Голосом берите! Их мало, не сдюжат – драпанут.

Он долго метился, но сделал единственный выстрел – пулемет на колокольне онемел. Из-за лодки в полный рост выпрыгнул политрук, вместо клича дал из автомата длинную очередь. Отовсюду нестройно грохнули выстрелы. С высоких пролетов колокольни сыпануло гранатами. Андрей выставил вперед руки, приземлился на них, а потом на живот. Впереди хлопнул взрыв. По ушам стегануло волной, и возник писк – плавный однотонный зуммер подобно звучащему в телефонной трубке.

С левого берега ударила подтянутая за ночь советская артиллерия. Высокий правобережный бугор окрасился оранжевыми сполохами, черно-серыми земляными султанами. Спрессованный давлением воздух вытолкнул в небо шлаковую пыль, стеклянную крошку и прочий строительный хлам, смешанный с немецкой кровью.

Андрей сгреб в ладонь песок, тот утек сквозь пальцы. Осталась только свежая стреляная гильза, горячая от перегоревшего пороха. На дульце ее нанизалось узенькое девичье колечко, оброненное неизвестно кем до войны, – зеркало Венеры, пронзенное копьем Юпитера.

Солдат поднял взгляд, впереди колыхались спины бойцов сводного отряда. По кривой улочке убегали чужие солдаты. Андрей, не вставая, приложился к прицелу, замешкавшийся немец после его выстрела кувыркнулся. Может, кто-то одновременно с Андреем выстрелил в него. Фигуры исчезли за ближайшими домами, пропали в улочках, лишь изредка мелькая в подворотнях.

Андрей зажал пальцами нос, плотно сцепил губы, с силой выдавил воздух. Уши отложило. Огненный артиллерийский вал катился наверх по склону. Долетали фразы находившихся поблизости однополчан:

– Церковь-то к воде как близенько, небось и водой цепляет в широкое половодье.

– К чему ее, правда, впритирку с рекой поставили?

Заметка пятая

С тех пор не знал Город тяжелой вражьей осады. Лишь в окрестностях битвы проходили. Когда новая война с Польшей за Смоленск началась, под стены Борщева монастыря подошел очередной литовский отряд. На помощь братии монастырской прискакали стрельцы из Города, отстояли обитель. В то же лето новая литовская орава появилась в Марковских лесах, была разбита, рассеяна, ушла восвояси без славы и добычи.

Да и крымские мурзы еще долго покою этой земле не давали. На исходе лета 1641 года, когда скирды хлебные не все с полей увезены, пришел тысячный отряд татарский, пожег левобережные деревеньки Боровое и Ступино, на правый берег против самой крепости перемахнул, слободу Чижовку ограбил. Посланные по уезду дети боярские составляли казенные акты, за сухими буквицами которых – слезы и боль: «У попа Владимира взяли сына… у Лари Рудакова срубили крестьянина Ананю, да ево ж крестьянина Карпика взяли в полон… атамана Юрю Дочкина, да дочерю ево девку Марю, да племянницу ево девку Катерину взяли в полон живых».

Отбивали полоненных донские казаки, кто хотел, селился в их станицах, женский пол шел