Мертвые могут танцевать - Илья Стогов

Шестьдесят лет назад рухнула Британская империя. Пятнадцать лет назад развалился СССР. Ни Петербургу, ни Лондону Азия больше не нужна. Никому больше ничего не нужно. Люди по инерции зарабатывают деньги, завоевывают женщин, продумывают жизненные стратегии — будто строят собственные (совсем крошечные) империи. В том, чтобы присоединять к России Стамбул, смысла было немного. Но в этих занятиях его нет вообще.

Я все еще торчал в Бухаре. На улице стояла жара. Деньги мои кончались, а на Родине бушевал дефолт. Жить даже ради самой высокой цели на свете было все равно бессмысленно. А жить ради маленькой цели было противно.

В Петербург с визитом приехал модный французский писатель Фредерик Бегбедер. Осветить событие поручили моей знакомой телевизионной режиссерше. Она французского модника не читала, но знала, что читал я. Режиссерша позвонила, попросила ей помочь. Я согласился.

Снимать звезду договорились в гостинице. Часам к семи вечера съемочная бригада подъехала к отелю. Бегбедер спустился и предложил пообщаться в гостиничном ресторане. Рубашка, в которую он был одет, поражала воображение.

Телевизионщики задали писателю пару вопросов, записали ответы и, чтобы зря не тратить пленку, выключили камеру. Им было безразлично, что именно он ответит: в сюжете французскую речь все равно будет не слышно, а в переводе они смогут сказать за него то, что подходит по смыслу. Француз об этих нюансах не знал и продолжал кривляться еще минут сорок.

Совсем вечером в клубе «Полиглот» для Бегбедера устраивалась вечеринка. Из ресторана мы двинулись в клуб. Бегбедер сказал, что поедет с нами, и попросил немного подождать: он должен переодеться в вечернюю рубашку. В клубе было тесно. Все пили вино «Божоле-Нуво», потому что спонсором вечеринки выступила французская алкогольная компания.

Сразу, как только мы приехали, Бегбедер на минутку исчез, а появился уже с двумя ослепительными проститутками. Девицы были русскими, но Бегбедер уверял, что он познакомился с ними еще в прошлом году, в Париже, на дне рождения Лари Флинта. Проститутки не очень понимали, куда попали, выглядели испуганными и по-русски спрашивали у Бегбедера, поедут ли они сегодня в дорогущий ресторан «Акварель».

Писатель орал иногда, перекрикивая музыку:

— Водка-фор-эврррибади!

Или так:

— Оргия! Лет’с старт оргия!

Потом проститутки все-таки увезли его. Может быть, им даже удалось доехать до «Акварели».

А я встретил на вечеринке в «Полиглоте» знакомую. Девушку звали Марта. Недавно она продала квартиру в СПб и уехала жить в Прибалтику. По слухам, отлично устроилась.

Я сказал:

— Привет! Сто лет тебя не видел.

Марта щекой коснулась моей щеки и сказала:

— Привет-привет!

Она спросила:

— Что ты пьешь?

— «Божоле». Тут больше ничего нет.

— С Бегбедером уже поболтал?

— Зачем это мне с ним болтать?

— Представляешь, он подарил мне свою книжку!

— Только не говори, что ты станешь ее читать.

— Ну, не стану. Все равно приятно. У него смешные книжки?

— Нет.

— Нет? Жалко. Расскажи о себе. Как ты?

— Ничего.

— Все ездишь? Не надоело?

— А чем мне еще заниматься?

И Марта, и я родились в Петербурге. При этом познакомились мы с ней в Гоа (Индия), а виделись последний раз год назад в Амстердаме.

— Куда ездил теперь?

— Тебе это интересно?

— Не очень. Но ты все равно расскажи.

— Две недели назад был в Хорватии.

— Там тепло?

— Еще как!

— Понравилось? Расскажи, что именно тебе понравилось в Хорватии?

(В Хорватию я ездил ровно перед Рождеством. Дома лежал грязный снег, а там было тепло и пахло апельсинами. Мне уже давно не было так хорошо. Крошечная страна. Крошечное средиземноморское счастье. Я провел в Хорватии всего две недели, и этого хватило, чтобы я забыл, каков он, мой собственный город.

Потом я прилетел домой, вышел из здания Пулково-2. Снаружи бродили люди с лицами собак. Снаружи простиралась слякоть и грязь. Вечная грязь и слякоть — особенно в глазах у людей. Самое мерзкое в любой поездке — это приехать домой и опять стать русским в толпе русских.)

Мы помолчали. Марта взяла себе еще бокальчик вина. Она спросила:

— В Ригу не собираешься?

— Хорошо там?

— Да уж лучше, чем здесь. Там Европа.

— Европа?

— Конечно, Европа! Обращаясь ко мне, не забудь добавлять слово «мисс», понял?

— Понял… мисс. Там действительно хорошо?

— Там отлично!

— Где ты там живешь?

— Я купила дом в самом центре города. В этом доме есть привидения.

— Привидения?

— Дом очень старый. Раньше в нем был монастырь. Говорят, семьсот лет назад два монаха попросили замуровать их в стену. Когда они умерли, стену просто заложили, и скелеты до сих пор находятся где-то внутри. Представляешь?

(Жить так, как я живу, невозможно, невыносимо, нет больше сил терпеть, и главное, незачем.

Марта уехала и чувствует себя счастливой. Какого черта я не могу жить так же?

Эта страна мне вовсе не мать — почему я должен ее терпеть?

А ведь впереди еще кровь и ужасы финального распада страны. Зачем мне этот мертвый, остывающий мир и люди, окончательно ненужные друг другу?)

Мы помолчали. Потом я спросил:

— Ты сама видела эти привидения?

Марта ответила:

— Нет.

— Я думаю, что из монахов, наверное, не получаются привидения. Души монахов, наверное, сразу попадают в рай.

— Не факт. Может, это были плохие монахи.

Из «Полиглота» мы перебрались в ирландский бар «Почтовый экспресс». Марта спросила:

— Какие у тебя планы?

— На вечер? Или вообще?

— На вечер.

— Не знаю. Уже поздно. А вообще, я бы тоже попробовал уехать из страны.

— Ты же пробовал. Ты же не можешь жить нигде, кроме своего города.

— Ну, да… Ну, не могу…

— У меня в пяти минутах ходьбы от дома течет рижская река.

— Да?

— Называется Даугава. Если по ней поплыть на запад, то попадешь в море.