Де Бюсси - Анатолий Матвиенко

И сейчас я оборву твой род! Вот прямо сейчас. Только никуда не уходи, мерзавец!

Очень неторопливо прошагал к Сокульскому, не скрывая пистолетов. Чем ближе расстояние, тем проще целиться. И крайне важно показать, что полон решимости не выполнять требования подлеца, как бы ни сжималось сердце за бедного Жака, оплошаю – слуге точно конец.

– Ты прав, хорунжий. Я и правда считаю их за людей, а не скотину. Но свой кафтан ближе к телу, бросать пистолет ради лакея не собираюсь. У меня другое предложение: слезай и доставай саблю, будь мужчиной, а не…

Прозвучало оскорбление, опускающее в навоз блудливую матушку шляхтича, за ней все его семейство. Он только засмеялся в ответ.

– Не время, француз, диктовать нам условия и хамить. Нас больше, и ты – покойник. Да, в карете Чарторыйская. Но пан Радзивилл не желает, чтобы об ее отъезде стало известно королю. А, знаю, дело не в короле, не в его повелении! – голос принял глумливый оттенок. – Сам по ней сохнешь и оттого угодил в ловушку? Умри достойно, без ругани и богохульств, как полагается дворянину.

Если кролика загнать в угол, он преодолеет природную робость, запросто бросится и исцарапает обидчика. Я – далеко не кролик, в угол загонять не советую.

– Совершенно верно, пан, вас много. Исправим.

Между нажатием на спуск и выстрелом из кремневого пистолета проходит мгновение в один удар сердца, очень часто у меня бьющегося. Первый из сопровождавших карету даже не успел осознать, что отправляется в вечность: пуля калибром в большой палец вышибла ему мозги. Второй выстрел обеспечил покойнику компанию в лице Вишневского – из меня стрелок так себе, но с десяти шагов сложно промахнуться.

В ушах еще гремел гром после двух выстрелов, а в стороне послышался лошадиный крик: перепуганный жеребец Чеховского сорвался и понес вбок. Запоздало увидел движение слева от себя и едва успел присесть, уклоняясь от кнута слуги, сбившего мне шляпу с головы. С ним потом разберусь, надо взять в прицел Сокульского: его лошадь и Жака взбесились от близкой пальбы…

Но где второй сопровождающий кареты? Ушлый прохвост куда-то исчез, и я готов был поставить руку на отсечение, что он запалил фитиль и подсыпал порох на полку – в свете масляного фонаря мой черный силуэт представлял собой отличную мишень на фоне снега.

Но нет, мерзавец придумал другой ход. Ближайшая ко мне дверца кареты отворилась, и я наконец-то увидел Эльжбету… Господи, в каком виде! Лицо перекошено ужасом, а к горлу приставлен нож!

– Отвоевался, француз… – констатировал Сокульский, когда я бросил на снег пистолеты, саблю и кинжал. – Жаль, ничтожество, что не послушался сразу.

Хорунжий отпустил Жака, но лишь для того, чтобы рубануть саблей. Острое лезвие отсекло голову, та мячиком покатилась по дороге.

Ну зачем, скотина?! Я убил двух шляхтичей, замешанных в авантюре, о чем ничуть не жалею, через минуту погибну и сам. Но слугу-то за что?

Холуй с облучка снова занес хлыст и влупил со всей дури, хаму в радость унизить благородного, коль его хозяева подают пример. Я укрыл лицо, но даже через одежду рука и спина получили зверский удар, левая часть тела – сплошная боль.

– Засечь его насмерть, пан хорунжий?

– Погоди! Лекарь сбежал. Не должно вообще никого остаться, кто видел… Тарас! За мной! Надо срочно вернуть Чеховского, пока не стемнело совсем.

Глухой топот копыт унесся по боковой дороге. Владелец хлыста и оставшийся шляхтич связали меня, прикрутив к задку кареты. Шляпа, наверно, по-прежнему валялась около тела Жака.

Не убили сразу? Так что тянуть… В качестве награды за столь нелепую кончину я получил лишь полный изумления взгляд Чарторыйской. Можно строить иллюзии до самого конца моей уже недолгой жизни, но особой теплоты или радости, что иноземный рыцарь ради нее готов был сложить голову, в том взгляде не промелькнуло.

То есть погиб зря, совершенно бездарно.

В романах в таких случаях всегда появляется неожиданное избавление, например – экипаж с благородными людьми в сопровождении дюжины вооруженных слуг, и спаситель обязательно интересуется: а кто тот дворянин, грубо примотанный к запяткам? Немедленно освободить его!

Но дорога пустынна.

А вдруг проснусь в своей постели, в гостинице близ авиабазы в Реймсе, под рев прогреваемых турбин?

Нет. Я принял эту жизнь. Она приняла меня. И сейчас оборвется.

Тюремщики близко, рядом топтался Зенон, сын неизвестного мне Язепа. Стемнело, похолодало, от неподвижности я закоченел. Еще несколько часов, и замерзну окончательно, не потребуется даже дырявить мою высокородную шкуру.

– Пан де Бюсси… – прошептал Зенон в наклоне и сделал вид, что проверяет узлы. – Як сцямнее, развяжу вас, скачыце да Кракава.

– Развяжи, добрая душа, Бог тебя не забудет! Но я не сбегу… – глянул на него в упор, литвин потер в нерешительности рукавицей свое бугристое лицо, обсыпанное угрями, но глаз не отвел. – Они похитили Эльжбету, убили Жака. Сокульский умрет.

– Воля ваша, пане. А Тарас…

– Тараса не трону, коль сам не нарвется.

– Зенон! Что ты там с этим псом распрягаешься? – донеслось спереди.

Зенон бестолково залопотал, что подошел узлы проверить, а француз заявил последнее желание – выпить «хлебного вина» из запасов Чеховского. Прозвучало глупо, потому что запасы ускакали на бешеном коне вместе с самим эскулапом, но литвинов объяснение успокоило.

Освобожденный, я долго массировал руки. Наконец, издалека донесся мягкий топот копыт по снегу, раздался голос сотника, распекавшего лекаря за вынужденную скачку. На фоне темного неба еще более черным пятном прорезался силуэт, увенчанный шапкой с разрезным отворотом впереди.

Метательные звезды у меня, мерзавцы обыскали халтурно и не сочли их за оружие. Жаль, что звездочек всего четыре…

Я подпустил Сокульского на расстояние пяти шагов. Его скуластую морду ни с кем не перепутать даже в темноте. На мелодраматические разговоры «умри же от моей руки, подлец» предпочел времени не тратить и прицелился под шапку. Звезда с хрустом вошла ему в лицо, но не убила наповал – хорунжий вскрикнул. Пока не опомнились другие, прыгнул на него и повалил с лошади, нащупывая у гада на поясе рукоять кинжала. Удар в шею – и кончено.

Надо мной появился Тарас, он, судя по лошадиному храпу, натянул поводья и осадил коня назад.

– Уйди, ради бога! Ты мне не враг. Но попадешься под руку – зашибу!

Сдержал обещание Зенону – не трогать сотника, предпочитающего остаться зрителем.

Теперь бегом к передку кареты, вооружившись трофейными саблей и кинжалом. Там чуть светлее от тусклого масляного фонаря. Не разыгрывая отрепетированную под руководством Шико сцену «один против троих с одной саблей», выпустил звезды в полет.