Харка, сын вождя - Лизелотта Вельскопф-Генрих

— Мы будем говорить с ним рисунками, — заявил Харка. — На сыром песке легко рисовать, и можно тут же стереть картинку, которая уже не нужна.

Харка срезал и заострил веточку, нарисовал на песке несколько вигвамов, человека с голым черепом и клоком волос на затылке, имея в виду пауни, затем еще одного человека с курчавыми волосами и связанными руками. Вопросительно глядя на Курчавые Волосы, он указал веточкой на рисунок.

Тот понял. Взяв веточку, он стер штрихи, изображающие связанные руки, нарисовал вместо этого связанные ноги, которые могут делать маленькие шаги, немного по-другому расположил вигвамы и пунктиром указал Харке, в котором из них находится пленный. Кроме того, он обозначил на рисунке места вокруг лагеря, где были выставлены часовые пауни. Это было особенно важное сведение для Сыновей Большой Медведицы!

Мальчики так увлеченно рисовали, что не заметили, как подошли несколько воинов, а затем и сам вождь. Увидев его, они смущенно отступили назад.

Маттотаупа уже приготовился к предстоящему совету. Он был в богато расшитой накидке, с убором из орлиных перьев на голове, ниспадавшим на плечи и спину длинным шлейфом. Вождь улыбнулся:

— Теперь мы знаем, где находится отец нашего маленького черного брата. Как нам освободить его? Как стал бы действовать Харка Ночное Око Твердый Камень, Убивший Волка?

Лицо Харки залила краска. Ответить на этот вопрос было нелегко: ведь его слушали не только друзья, но и воины, и ему очень не хотелось сказать какую-нибудь глупость, а потом выслушивать упреки и насмешки. Он задумался. Потом попросил Черную Кожу показать путь, которым он бежал к ним. Часовые, похоже, не обратили на ребенка особого внимания. С запада число дозорных на подходах к лагерю тоже было невелико.

— Мы освободим отца моего черного брата не силой, а хитростью — незаметно, — сказал наконец Харка.

— Харка думает, что Сыновья Большой Медведицы боятся еще раз встретиться с пауни в открытом бою?

— Нет! — не смутившись, ответил Харка. — Но прежде, чем мы начнем битву, нам нужно как можно больше узнать о врагах, а отец Черной Кожи должен быть освобожден до начала битвы, иначе пауни успеют убить пленника. Мы не можем этого допустить. Поэтому я предлагаю хитрость.

— Хорошо. — Вождь остался доволен его словами. — Какую же хитрость ты предлагаешь?

Харка искусно уклонился от ответа.

— Единственный, кто хорошо знает лагерь пауни, — это мой брат Черная Кожа. Пусть он говорит первым и даст нам совет, как незаметно освободить его отца.

Маттотаупа рассмеялся:

— Ты передаешь мой вопрос дальше? Пусть говорит Черная Кожа Курчавые Волосы!

Дать понять чернокожему мальчику смысл вопроса было нетрудно. Харка подозвал двух товарищей: один должен был изображать раненого пленника, другой — пауни.

Черная Кожа сразу понял, чего от него ждут. Он задумчиво покачал головой.

— Говори! — сказал Харка.

Черная Кожа нарисовал своего отца и рядом с ним крест. Крест означал «обмен», этот символ был знаком и дакота.

— Обменять, — произнес Харка. — Но на что? Мяса у нас нет…

Черная Кожа Курчавые Волосы, казалось, был смущен и растерян. Он то и дело смотрел на Харку, словно пытаясь внушить ему какую-то мысль, которую не мог выразить.

— Что ты на меня смотришь? — воскликнул тот. — Чтобы освободить твоего отца, я готов отдать все, что у меня есть. Но у меня ничего нет.

Он показал свои ладони.

Черная Кожа Курчавые Волосы, судя по всему, понял этот жест. Он, все еще смущаясь, подошел к Харке, сунул руку в маленькую сумку, висевшую у того на поясе, и достал камешек, который Харка утром, одеваясь, повертел в руках, — золотисто-желтый камешек, найденный им в речке у Черных холмов. Затем нарисовал его рядом с крестом, поднял вверх, держа двумя пальцами, и снова принялся рисовать. Получалось, что камешек от пауни отправится дальше, на юг, к тропе чудовища, и там пауни получат за него мясо. Значит, камешек этот имел в глазах пауни такую ценность, что они готовы были отдать за него пленного.

Харка, внимательно следивший за «разъяснениями» Черной Кожи, вдруг заметил, как изменилось лицо его отца. Вождь нахмурил брови и весь напрягся. Потом вдруг вырвал камень из рук чернокожего мальчика и швырнул его в реку.

— Прочь! Прочь! Долой этот камень! — крикнул он, уже не владея собой. — Это злой камень! Камень злых духов! Это он привел белых людей и их чудовище на нашу землю. Пусть его поглотит вода! Пусть он навсегда исчезнет! Я все сказал. Хау!

Все пришли в ужас.

— Откуда у тебя этот камень? — спросил Маттотаупа Харку и, не дав ему даже ответить, приказал: — Сейчас же ступай за мной в вигвам!

Харка покорно исполнил его приказание. Уходя, он успел бросить взгляд на своего чернокожего брата. Черная Кожа Курчавые Волосы побелел, губы его подрагивали, словно он вот-вот заплачет. Но в тот же миг выражение лица его изменилось: в его черных глазах вспыхнула ненависть.

Харка охотно взял бы мальчика с собой; Черная Кожа Курчавые Волосы был не виноват в том, что злополучный камень оказался в лагере, и все скоро выяснится. Но у него не было времени объясняться с Черной Кожей: ему нужно было спешить за отцом, который стремительно шел к своему вигваму.

На глазах у изумленных Сыновей Большой Медведицы Маттотаупа привел сына в вигвам и велел женщинам и детям выйти.

Харка остался наедине с отцом. Стараясь побороть волнение, Маттотаупа сел к очагу и подозвал сына, остановившегося у входа. Он не сразу заговорил, а сначала раскурил трубку. Харка с нетерпением ждал объяснения случившегося.

— Харка Ночное Око Твердый Камень, Убивший Волка, — наконец произнес Маттотаупа, — где ты нашел этот камень? Или кто дал его тебе?

Харка коротко, с пересохшим горлом, рассказал, как случайно нашел желтый камень и взял с собой, потому что он ему понравился. Маттотаупа неотрывно смотрел на пепел очага.

— Белые люди никогда не должны узнать об этой находке! — произнес он почти угрожающе. — Никогда! Ты слышишь меня, Харка? Понял ли ты мои слова?

— Я понял, отец. Никогда.

— То, что ты нашел, белые люди называют золотом, и это золото им очень нужно. Чтобы добыть его, они готовы всех нас убить и завладеть нашими землями. Они пока еще не знают, где его можно найти, но я боюсь, что они уже ищут его. Наши языки должны молчать, когда речь идет о золоте. Ты понимаешь это?

— Да, отец.

— Ты будешь молчать, даже если они станут жечь тебя огнем и вырвут из груди твое сердце и сдерут с тебя кожу?

— Я буду молчать, отец. Я научусь переносить любую боль. Хау.

— Хорошо. Я знаю, что ты станешь храбрым воином. Поэтому я хочу доверить тебе тайну, которой еще никому не открывал. Знаешь, зачем я позвал тебя ночью в лес, когда мы должны были покинуть Черные холмы?