Время предательства - Луиз Пенни

– Он занят на другом расследовании.

Рут вперилась в него глазами, но Гамаш стойко выдержал ее взгляд.

– Наконец-то понял, что ты собой представляешь?

Гамаш улыбнулся:

– Вероятно.

– А твоя дочка? Он все еще влюблен в нее или на это тоже забил?

Гамаш продолжал смотреть в ее холодные старческие глаза.

– Я рад, что Роза вернулась, – сказал он наконец. – Выглядит она неплохо.

Рут перевела взгляд с Гамаша на утку, потом снова на Гамаша. И сделала нечто такое, чего он от нее никак не ожидал. Она смилостивилась.

– Спасибо, – сказала Рут.

Арман глубоко вздохнул. В бистро пахло свежей сосной и дровяным дымком с ароматом мятной палочки. На каминной полке висел венок, в углу стояла елочка, украшенная вразнобой рождественскими игрушками и конфетами.

Он повернулся к Мирне:

– Как вы себя чувствуете сегодня?

– Ужасно, – ответила она, слабо улыбнувшись.

Судя по виду, она почти не спала ночью.

Клара взяла подругу за руку.

– Инспектор Лакост сегодня утром получит всю информацию, собранную Монреальской полицией, – сказал Гамаш. – Я поеду в город, и мы опросим свидетелей. Главный вопрос вот в чем: знал ли убийца, кто она на самом деле?

– Вы хотите сказать, было ли это случайное убийство, или целью была Констанс? – спросил Оливье.

– Это вечный вопрос, – кивнул Гамаш.

– Вы думаете, что хотели убить именно ее? – спросила Клара. – Или это случилось по ошибке? Ограбление, которое пошло не по сценарию?

– Был ли это mens rea, виновный разум, или убийство произошло случайно? – подытожил Гамаш. – Это мы и должны выяснить.

– Постойте, – сказал Габри, который присоединился к ним некоторое время назад, но хранил необычное для него молчание. – На что вы намекали, когда говорили «кто она на самом деле»? Не просто «кто она», а «кто она на самом деле». Что вы имели в виду? – Габри перевел взгляд с Гамаша на Мирну и снова на Гамаша. – Кем она была?

Старший инспектор подался вперед, собираясь ответить, потом посмотрел на Мирну, молча сидевшую в своем кресле. Он кивнул. Мирна не одно десятилетие хранила тайну. Кому, как не ей, принадлежало право ее раскрыть.

Мирна открыла рот, но тут раздался ворчливый голос:

– Она была Констанс Уэлле. Тупица.

– Констанс Уэлле Тупица? – спросил Габри.

Рут и Роза уставились на него.

– Фак-фак-фак, – пробормотала утка.

– Она – Констанс Уэлле, – пояснила Рут ледяным тоном. – А тупица – ты.

– Ты знала? – спросила Мирна у старой поэтессы.

Рут посадила Розу к себе на колени и принялась гладить, как котенка. Роза выпрямила шею, потянулась клювом к Рут, удобно устроилась в гнезде старого тела.

– Не сразу. Я думала, что она просто занудная старая жопа. Вроде тебя.

– Постой, – сказал Габри, помахав своей большой рукой перед лицом, словно чтобы рассеять недоумение. – Констанс Пино была Констанс Уэлле?

Он посмотрел на Оливье.

– Ты знал?

Но лицо его партнера ясно говорило, что он удивлен не меньше.

Габри оглядел собравшихся и наконец остановил взгляд на Гамаше:

– Мы говорим об одном и том же? О пятерняшках Уэлле?

– C’est ça[23], – ответил старший инспектор.

– О пятерняшках? – повторил Габри, все еще неспособный осознать это полностью.

– Именно, – заверил его Гамаш.

Но ответ старшего инспектора лишь усилил недоумение Габри.

– Я думал, они уже умерли, – сказал он.

– Почему все вокруг говорят об этом? – удивилась Мирна.

– Ну, это ведь было так давно. В стародавние времена.

Наступило молчание. Габри точно выразил общее мнение. Удивляло не столько то, что одна из Уэлле умерла, сколько то, что кто-то из них все еще оставался в живых. И даже общался с ними.

Пятерняшки были легендой Квебека. Канады. Всего мира. Они были феноменом. Чуть ли не цирковыми уродцами. Пять маленьких девочек, совершенно одинаковых. Они родились в худшие годы Великой депрессии. Были зачаты без помощи каких-либо таблеток, усиливающих репродуктивную функцию. Не в пробирке, а в естественных условиях. Единственная из известных пятерня, в которой все младенцы выжили. И последняя из них дожила до семидесяти семи лет. До вчерашнего дня.

– Кроме Констанс, никого из них не осталось, – сказала Мирна. – Ее сестра Маргерит умерла в октябре от инсульта.

– Была ли Констанс замужем? – спросил Оливье. – Фамилия Пино – от мужа?

– Нет, никто из них так и не вышел замуж, – ответила Мирна. – Они жили под девичьей фамилией матери – Пино.

– Почему? – спросил Габри.

– А как по-твоему, ослина? – фыркнула Рут. – Не все же хотят быть в центре внимания.

– Откуда же ты узнала, кто она такая? – спросил Габри.

Ко всеобщему удивлению, Рут ответила молчанием. Все ждали от нее какой-нибудь грубости, а она плотно сжала губы.

Но наконец соизволила ответить:

– Она сама мне сказала. Но мы с ней на эту тему не говорили.

– Да брось ты, – возразила Мирна. – Она сказала тебе, что она одна из пятерняшек Уэлле, а ты не задала ей ни одного вопроса?

– Можете мне не верить, – проворчала Рут, – но, увы, это правда.

– Правда? Да ты бы не узнала правду, даже если бы она укусила тебя за твое «увы»! – сказал Габри.

Проигнорировав его, Рут вперилась взглядом в Гамаша, который внимательно глядел на нее.

– Ее убили, потому что она была одной из пятерняшек Уэлле? – спросила она.

– А вы как считаете? – ответил вопросом Гамаш.

– Не могу понять зачем, – признала Рут. – И все же…

«И все же, – подумал Гамаш, вставая. – И все же. Какой еще мог быть повод для убийства?»

Он посмотрел на часы. Почти девять. Пора ехать. Старший инспектор извинился и пошел позвонить из бара, вовремя вспомнив, что его сотовый здесь не работает и электронная почта сюда не доходит. Он представил себе, как сообщения мелькают в небесах над деревней, не в силах опуститься. Ждут, когда, уезжая из Трех Сосен, он поднимется на холм, и тут же обрушатся на него, как пикирующие бомбардировщики.

Но пока он оставался здесь, ни одно сообщение не могло до него добраться. Арман Гамаш подозревал, что этим отчасти объясняется его крепкий здоровый сон. И что именно поэтому Констанс Уэлле сумела здесь расслабиться.