Время предательства - Луиз Пенни

Бо́льшую часть их супружеской жизни Тереза утешала себя мыслью, что Жером, врач скорой помощи, всегда сможет прийти на помощь. Если она или кто-то из детей подавится. Или расшибет голову. Или станет жертвой несчастного случая. Или инфаркта. Он всех спасет.

Но теперь они, судя по всему, поменялись ролями. Он рассчитывал на нее. А ей не хватало мужества признаться, что она не знает, как действовать дальше. Ее научили работать в ситуациях с ясными целями, определенными заданиями. Раскрыть преступление, арестовать преступника. Но в нынешней ситуации все было туманно. Неопределенно.

Глядя в потолок и слушая тяжелое ритмичное дыхание мужа, суперинтендант Брюнель поняла, что все сводится к двум возможностям. Никто не обнаружил Жерома в киберпространстве. Никто за ним не наблюдает. Это просто мираж.

Или его все же обнаружили. И наблюдают за ним.

Это означало, что кто-то на высших должностях в Квебекской полиции пошел на немалые хлопоты, чтобы блокировать их действия. Хлопот гарантированно больше, чем для размещения печально известного видео, каким бы подлым оно ни было.

Лежа в кровати и глядя в потолок, Тереза пришла к немыслимому заключению: а что, если то, что они разыскивали, существовало рядом уже многие годы, росло, строило козни? Запускало долгосрочные планы?

Неужели именно поэтому они наткнулись на препятствие? Неужели Жером, идя по следу похищенного видео, нашел что-то гораздо более крупное, укоренившееся, еще более презренное?

Тереза посмотрела на мужа и увидела, что он тоже не спит и изучает потолок. Она прикоснулась к его руке, и он повернулся на бок, приблизив к ней свое лицо.

Взяв обе ее руки в свои, он прошептал:

– Все будет хорошо, ma belle[20].

Как бы она хотела поверить ему!

Старший инспектор остановился на дальней стороне деревенского луга. Анри на поводке терпеливо стоял, невзирая на холод, а Гамаш разглядывал темный пустой дом, где Анри провел первые месяцы жизни и куда привел его сегодня.

И в голове у него сформировалась идея.

Минуту спустя Гамаш заметил, что его пес поднимает и опускает передние лапы, чтобы не касаться холодного льда и снега.

– Идем, mon vieux[21], – сказал Гамаш и быстрым шагом двинулся к гостинице.

В спальне старший инспектор обнаружил тарелку, а на ней – толстые сэндвичи с ветчиной, печенье и чашку горячего шоколада. Ему так хотелось поскорее забраться в постель вместе с едой. Но сначала он опустился на колени и принялся отогревать в ладонях лапы Анри. Одну за другой. Потом прошептал ему в ухо:

– Все будет хорошо.

И Анри поверил ему.

На следующее утро ровно в шесть тридцать Гамаша разбудил стук в дверь.

– Merci, patron, – откликнулся он, сбросил с себя одеяло и опасливо прошел по холодной комнате, чтобы закрыть окно.

Приняв душ, Гамаш вместе с Анри спустился по лестнице на запах горячего кофе и бекона, копченного в кленовом соке. В камине плясал и потрескивал огонь.

– Одно яйцо или два, patron? – спросил Габри.

Гамаш заглянул в кухню:

– Два, пожалуйста. Спасибо вам за сэндвичи. – Он поставил тарелку и чашку в раковину. – Они были великолепны.

– Хорошо спали? – спросил Габри, отрываясь от процесса распределения кусочков бекона по сковородке.

– Отлично.

И он не преувеличивал. Впервые за долгое время ему удалось заснуть глубоким, спокойным сном.

– Завтрак будет готов через несколько минут, – сказал Габри.

– Я сейчас вернусь.

У дверей Гамаш столкнулся с Оливье, и они обнялись.

– Я слышал о вашем приезде, – сказал Оливье, пока они оба надевали ботинки.

Выпрямившись, Оливье помедлил.

– Габри сообщил мне о Констанс. Какой ужас. Сердце?

Гамаш не ответил, и Оливье широко распахнул глаза, пытаясь осмыслить ужас того, о чем говорило мрачное лицо старшего инспектора.

– Невозможно, – прошептал он. – Неужели ее убили?

– К несчастью.

– Боже мой. – Оливье покачал головой. – Долбаный город.

– Стеклянные дома, месье? – кротко спросил Гамаш.

Оливье поджал губы и последовал за Гамашем на крыльцо, где старший инспектор пристегнул поводок к ошейнику Анри. Приближалось зимнее солнцестояние – самый короткий день в году. Солнце еще не встало, но деревня уже начинала просыпаться. В окнах домов вокруг деревенского луга стал появляться свет, в воздухе поплыл запах дымка.

Они вместе пошли к бистро – Оливье собирался готовить завтрак для клиентов.

– Что произошло? – спросил Оливье.

– На нее напали в собственном доме. Убили ударом по голове.

Даже в темноте Гамаш заметил, как потрясен его собеседник.

– Почему кому-то понадобилось ее убивать?

«Это-то и есть главный вопрос», – подумал Гамаш.

Иногда таким вопросом было «как», почти всегда – «кто». Но вопрос, возникавший при каждом расследовании, звучал так: «Почему?»

Почему кто-то убил семидесятисемилетнюю женщину? И кого убили – Констанс Пино или Констанс Уэлле? Знал ли убийца, что она – одна из пятерых знаменитых близнецов Уэлле? И не просто одна, а последняя?

Почему ее убили?

– Не знаю, – признался Гамаш.

– Вы ведете это дело?

Гамаш кивнул, его голова покачивалась в такт шагам.

Они остановились перед бистро, и Оливье хотел уже попрощаться с Гамашем, но тот задержал его, прикоснувшись к локтю. Оливье посмотрел на руку в перчатке на своем локте, потом заглянул в темно-карие глаза.

Оливье ждал.

Гамаш опустил руку. Он вовсе не был уверен, что поступает благоразумно. Красивое лицо Оливье порозовело на морозе, дыхание вырывалось изо рта длинными легкими облачками.

Старший инспектор отвел глаза от Оливье и сосредоточился на Анри – пес катался по снегу и молотил лапами в воздухе.

– Не прогуляетесь со мной?

Оливье слегка удивился и совсем не слегка насторожился. Из своего опыта он знал, что, когда глава отдела по расследованию убийств хочет поговорить с тобой наедине, ничего хорошего ждать не приходится.

Утоптанный снег на дороге хрустел под ногами, пока они размеренным шагом шли вокруг деревенского луга. Высокий плотный мужчина и другой – пониже, помоложе, постройнее. Они шли, чуть наклонив друг к другу головы и разговаривая о чем-то не предназначенном для чужих ушей. Не об убийстве, а о чем-то совершенно ином.