Сокровище ассасинов - Юрий Гаврюченков

— Поехали посмотрим дом, — сказал он. — Там на месте и покумекаем.

— Мы же смотрели вроде?

— Мы тогда просто погулять выходили, а теперь посмотрим как следует.

— Не вопрос! — я достал из тайника водительское удостоверение, и мы отправились на настоящую рекогносцировку.

* * *

Двинулись налегке. «Калаши» оставили дома. С собой у меня был ТТ, у Славы в карманах незаметно разместились кортик и пара гранат. Так, на всякий случай, сказал он, чтобы голым себя не чувствовать. Здесь я его понимал и полностью поддерживал. Запуганный арабами, я скорее мог выйти на улицу босым, чем без пистолета.

— Правильно, — сказал я. — Лучше взять с собой «плётку», чем не взять и потом пожалеть.

— В тебе просыпается любовь к оружию, — хмыкнул Слава.

— Настоящая любовь!

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.

Не знаю, что думал этот волчара, глядя, как я хорохорюсь, но, определённо, он был моим другом.

Мы спустились вниз. Осмотрелись. Признаков наружного наблюдения не приметили. Хотя, как их приметишь, топтунов засечь не так-то просто, и я решил дополнительно провериться на дороге.

— Не очко обычно губит! — донёсся сверху истошный крик. — Не очко! А туз!!! Туз к одиннадцати!

Судя по испитому голосу, это был алкаш с моего этажа, отец Бори — парня чуть моложе меня, большого любителя съездить покопать на места сражений времён Великой Отечественной. С Борей я иногда перекидывался парой слов, с его папашей — здоровался. Открыв людям правду и облегчив душу, сосед замолк. Отправился дальше слушать Михаила Круга, наверное.

— Очко тоже губит, — ухмыльнулся Слава, — если слабое.

— Не обращай внимание на синюгана, его там «белочка» грызёт, — я открыл машину и запустил двигатель.

Мы выехали на проспект Мориса Тореза и погнали к Выборгскому шоссе. Слава потыкал пальцем в кнопки магнитолы, заботливо оставленной испанцами. Сразу включился блатняк. Было весьма занятно узнать, чем услаждают слух в пути члены древнего рыцарского Ордена.

— О, песни злобных чифирастов! — подколол я Славу, чтобы он быстрее переключил на другой канал. Наверное, корефан на зоне к этой музыке притерпелся, а меня от неё уже воротило с отвычки. — Они там чифиру напьются, сядут на корточки в кружок и начинают тереть: чифир-мифир-калорифер. Все такие блатные, уши пыром, бивни через раз…

— Калорифер — это такой нагревательный прибор, — Слава сменил частоту. — А что такое мифир?

— Это что-то такое, что стоит между чифиром и калорифером. На калорифере обычно сушат носки, а чифир — напиток из чая. Наверное, мифир — это напиток из носков. Берут заношенные носки, засушенные на калорифере, ломают, мелко крошат и заваривают, как чифир. Получается мифир. Зэки напиваются его и круто прутся.

— Представляю, как от старых потников можно забалдеть, — оскалился щербатым ртом Слава, который и сам не любил приблатнённых сидельцев.

Взгляды у нас во многом совпадали. Служивший в армии Слава, по понятиям, был «автоматчик», я — тоже не блатной. Потому мы в отряде и скорефанились. Союз разума и силы вкупе с опытом Петровича заставил себя уважать. На зоне наша семья была в авторитете.

О мифире мне было что сказать, и не только о нём. В СИЗО я насмотрелся на экзотические пристрастия аборигенов знаменитого архипелага.

— Вставит будьте нате. Да что там чифир-мифир! Я видел, как человек пепел жрал. Сидел с нами в Крестах такой чёрт-закатай-вату. Дадут ему кусок булки, он с хабарика на неё пепел стряхнёт и ест, животное! Говорил, что по вкусу на яичницу похоже. Потом от изжоги мучался по полдня.

— У нам в отряд дурака привели, когда ты, Ильюха, уже освободился. Он гуталин хавал. На чернягу намазывал и ел, а потом тащился. У него губы и язык становились чёрные, и дерьмо — как гуталин.

— У нас один в хате с зубной пастой так поступал.

«Когда за дверь своей тюрьмы на волю я перешагнул, я о тюрьме своей вздохнул,» — всплыли в голове строки Жуковского. Как ни крути, а ностальгические базары о тюрьме сравнимы только с разговорами об армии. Но срочную мы со Славой не служили, а вот о неволе воспоминания были ещё свежи.

— По жратве другой прикол был, — оживился корефан. — Со мной на Крестах сидел пенсионер. Ему дачки не приходили, но когда другие выделяли децл, он делал так: кладёт таблетку колбасы на хлеб и ест, носом колбасу сдвигая, пока не упадёт. Потом считал, что бутерброд с колбасой навернул. Старый был совсем, уже дедушка. Наверное, сидел дольше, чем я живу.

— Вот для таких эти песни и поют, — сказал я, чем окончательно перечеркнул любые стремления послушать гнусный шансон.

Вдвоём со Славой ехать куда было веселее, чем с испанцами, поэтому я не заметил, как оказался в Юкках. Я загнал машину в лес, развернув передком к дороге, чтобы в случае экстренного отступления можно было сразу рвануть. На разведку направились пешком.

Коттедж с арабами стоял на месте.

Мы прошли вдоль забора. Посёлок был безмолвен.

— Который час? — спросил Слава.

— Два без двух минут.

— Время рабочее, все в городе, — прикинул корефан и посмотрел на меня. — Давай глянем, что во дворе творится.

— А не засекут?

— Видишь, нет никого! Давай, подсади.

Я припомнил штатовские боевики, присел, упёрся спиной в забор, сцепил в замок пальцы. Слава легко поставил ногу, подпрыгнул и ухватился за верх ограды. Подтянулся, свесился и протянул руку.

— Держись.

Слава втащил меня наверх. Прежде, чем спрыгнуть, я огляделся. Забор был высотой метра два с половиной, с него хорошо было видно, что творится на соседних участках. Похоже, что обитатели посёлка дружно убыли в город. Это облегчало задачу.

Мы соскочили вниз. К счастью, сторожевыми собаками новорусский посёлок не изобиловал.

— Давай определимся, — сказал Слава, — прикинем, какие тут есть ходы-выходы, чтобы по ночнику не путаться.

За этим дело не стало. Деревенских сараюшек и курятников на участке не было. Из хозяйственных построек имелся только гараж.

— Заперто, — подёргал я двустворчатые ворота.

Мы обошли дом. Задняя дверь оказалась приоткрыта.

— Опа! — вырвалось у меня. Сдуру.

В коттедже кто-то был! А мы только что разговаривали в голос и преспокойно разгуливали по двору…

— Не заперто, — осклабился Слава. — Зайдём?

Прежде, чем я успел возразить, друг потянул дверь и внедрился в тамбур. Мне ничего не оставалось делать, как последовать за ним.

Вторая дверь тамбура вела на кухню. Слава повертел головой и двинулся дальше. Он стал спокоен, как удав. Нехорошее такое спокойствие. По опыту общения с ним я знал, что это лишь затишье перед бурей.