Динамит пахнет ладаном - Евгений Костюченко

— Не так громко, Мэтью, не так громко, — улыбнувшись, попросил Майер. — Некоторые слова разносятся слишком далеко.

— Вы правы. Потому что я сказал неправильное слово. Это был не динамит, а говно. Он не взорвался. Пока шнур горел, те ублюдки в вагоне смогли снова разогнать паровоз, и попытались удрать задним ходом. Но мы их остановили. Потом все-таки снова обложили той самой дрянью, о которой вы не хотите слышать. И на этот раз все получилось. Вскрыли, как консервную банку. Всех, кто был в вагоне, мы положили на насыпи. Рядком, как кроликов на прилавке. Всех пятерых. И парочку машинистов рядом. Но бабы там не было.

— Вы хорошо осмотрели вагон? Она не могла спрятаться под диваном?

— Осмотрели. Не могла.

Майер и Зак переглянулись.

— Я не первый раз в деле. — Стиллер раздраженно откинулся в кресле. — Что вы думаете? Думаете, я не обшарил там каждый уголок? Не было ее там.

— А вещи были? — спросил Майер. — Дамские вещи? У нее же имелся какой-то багаж, не так ли?

Мэтью Стиллер наморщил лоб. Дальше врать надо было очень осторожно. Неизвестно, что будет напечатано в газетах. Вдруг репортеры увидят ее шмотки? А он скажет, что их не было?

— Откуда мне знать, чьи там были чемоданы? Может, ее. Может, не ее. Я по чемоданам не шарю. Мое дело — сейфы. И мешки с бумажками.

— Все видели, как она села в вагон, — сказал Майер. — Поезд шел без остановок. На водокачке она сойти не могла. Ее охраняли. Значит…

Он сделал паузу, многозначительно глядя на Мэтью и ожидая, что тот сам закончит фразу.

— Ничего не значит, — грубо сказал тот. — Не было ее.

— Хорошо, — неожиданно произнес Зак. — У нас больше нет вопросов.

«Нет, он все-таки полицейский, — подумал Мэтью Стиллер. — Извини, Курт, что я сравнивал тебя с этим ублюдком».

* * *

Когда Стиллер ушел, они принялись доедать остывшее мясо, запивая его пивом.

— Не умеют американцы готовить, — сокрушенно вздохнул Тихомиров. — Только мясо портят. Ни отбить толком не могут, ни кусочек хороший выбрать. И за что эту подметку назвали славным именем эскалопа? За какие такие заслуги перед кулинарией? Не понимаю. Нам вообще не понять американцев. Ты не находишь?

— Мясо как мясо, — ковыряя в зубах, лениво отвечал Захар Гурский. — Где она могла удрать? До водокачки? Олухи уснули, она перешла в соседний вагон… Нет, ее же должны были пристегнуть.

— О! — Тихомиров назидательно воздел палец над головой. — Именно, батенька ты мой, что должны были! И, были бы они немцами или англичанами, так непременно пристегнули бы. Но они же американцы! Техасцы! Не удивлюсь, если она заморочила им обоим голову.

— Хочешь сказать, предложила им развлечься? И что? Ну, и развлекались бы с ней до утра, по очереди. Из вагона-то куда она делась?

— Она могла увлечь в вагон-ресторан одного из них, того, что помоложе, — продолжал фантазировать Тихомиров. — Дескать, угостите даму шампанским. Согласись, что она могла это сделать — со ее-то шармом, против коего ни один техасец не устоял бы.

— Если она осталась в вагоне-ресторане, об этом будет в газетах, — сказал Зак. — Я с самого начала говорил, надобно ее встречать в Сан-Антонио.

— Скажи на милость! В Сан-Антонио! — Тихомиров отхлебнул пива и вытер губы салфеткой. — Имелись бы у нас достоверные сведения, куда ее, голубушку, доставят! Так ведь не имеется же таких сведений. Где будет производиться опознание? Что, если в каком-нибудь привокзальном участке? Или это у них делается исключительно в здании суда, в присутствии поверенных? Нет у нас таких сведений, а следовательно, надо поступать на основании тех сведений, каковые имеются.

— Сведения раздобыть можно, — отвечал Гурский, продолжая ковырять в зубах. — Поговори с Гочкисом. Скажи ему, так и так, твои люди опростоволосились, дело не кончено. Припугни его, мол, шуму много будет, ежели она начнет с ходу показания давать.

— Она не станет.

— А вдруг? Нет, ты нажми на Гочкиса. Его интерес тут прямой. Муравьева для него сейчас опаснее, чем для нас. Нажмешь?

Тихомиров с укоризной глянул на товарища:

— По-твоему, я сам бы до таких мер не додумался? Вечно ты меня поучаешь. Да я об заклад бьюсь, Гочкис уже себе места не находит! Он и без наших нажимов все силы употребит, чтоб ее найти. Вот помяни мое слово, сегодня придем в клуб, а он уже там нас поджидать будет. И нажимать на него не придется, сам и сведения добудет, и людей необходимых предоставит в полное наше распоряжение.

— Шли бы его люди куда подальше. Не послушал ты меня, Гаврила Петрович. А я дело говорил. Надо было ее прямо на месте, в зале суда… — Захар оскалился в хищной улыбке. — Уж для своих-то товарищей можно было выделить пару фунтов динамита! Рванули бы за милую душу, а ты бы записку соответствующую накропал. Мол, анархисты Техаса шлют горячий привет неправедной судебной системе. И всё!

— Ну, и кто бы это исполнил, по-твоему? — с усталой улыбкой спросил Тихомиров. — Кто из нас должен был сложить голову на чужбине ради победы анархии?

— Я бы исполнил, и ушел бы живой-невредимый, — заверил его Гурский, закуривая папиросу. — Поверь, Гаврила Петрович, здесь и не такое можно исполнить. Если одет прилично и держишься важно, ни одна тварь к тебе не приблизится. Уж я бы исполнил, а потом бы еще и свидетелем мог бы сойти, и показал бы, мол, горячий юнец итальянской наружности сразу мне показался подозрительным, хе-хе…

Он закашлялся сквозь смех.

— Велика честь, — сказал Тихомиров. — Муравьеву пусть местные ловят. Она им сейчас как заноза. Пусть ищут, пусть ловят. У нас с тобой есть дела и поважнее.

— Дела, дела… — передразнил его Гурский. — Да разве это дела, чем мы с тобой тут занимаемся? Я шел в террор ради совсем других дел. Ради таких дел, от которых кровь кипит. А тут? Не по мне ваши кабинетные битвы. Мне надобно настоящее дело.

— Будет тебе настоящее дело, будет.

Они высидели в ресторане еще час, затем отправились в библиотеку, где их ожидали разложенные на столах в отдельном кабинете карты и отчеты разных экспедиций. Еще пару часов они, борясь с послеобеденной сонливостью, провели над этими бумагами, в которых оба ровным счетом ничего не понимали. Наконец, часы пробили семь, и господ ученых пригласили в клуб, который располагался на втором этаже библиотеки.

К ученым-геологам в Эль-Пасо относились с особым почтением. Люди, способные в юности не гнаться за сиюминутными удовольствиями, а тратить драгоценное время и немалые деньги на получение образования, достойны уважения. Но кроме отблеска высокой науки, звание геолога было украшено еще и ощутимыми результатами практики. Только геолог мог превратить бесплодные земли в источник богатства. Там, где не росли даже колючки, вдруг появлялись города, вырастали миллионные состояния — потому что геологи нашли там серебро, или медь, или нефть. А что еще они могут найти! Сколько еще неожиданных взлетов к процветанию сулят эти скромные нескладные белоручки, способные часами просиживать в душном читальном зале среди пыльных фолиантов и рулонов старых карт!