Вечность в тебе - Аннэ Фрейтаг

– Скажи мне, что делать, – говорит она.

Я хочу прикоснуться к ее голове. Один раз совершенно сознательно провести ладонью по коротким волоскам и сконцентрироваться на ощущении.

– Можешь натереть сыр, – предлагаю я, не глядя хватаясь за консервный нож в ящике. – А я пока займусь чесноком.

Луиза идет к холодильнику и открывает его.

– А какой? Здесь много видов.

– Грана падано.

Теперь мы стоим рядом. Если не считать звука кипящей воды и ударов ножа о деревянную доску, все тихо. Я изо всех сил стараюсь дышать неслышно и понятия не имею почему.

– Какую музыку ты любишь слушать? – наконец спрашиваю я.

– Это зависит…

– От чего?

Никакой реакции. Я смотрю на нее, но она продолжает тереть сыр, как будто не слышит меня. На моем лице невольно появляется улыбка.

– От чего это зависит? – снова спрашиваю я.

– От моего настроения, – говорит она.

– А какое настроение у тебя сейчас?

Она смотрит на меня. Вода кипит, а мои руки холодны как лед. Я отворачиваюсь, отрываю бумажное полотенце от рулона и, вытерев пальцы, беру свой смартфон, который всегда при готовке кладу на полку. Ввожу пин-код и открываю Spotify.

– Вот, – протягиваю ей телефон. – Выбери песню.

Она берет мой телефон, и на мгновение наши пальцы соприкасаются. Не более. Луиза что-то набирает в поле поиска и включает песню. Акустическая гитара, потом барабаны, затем мужской голос.

– Кто поет? – спрашиваю я.

– Кевин Морби, – отвечает Луиза и кладет телефон обратно на полку. – Песня называется «All Of My Life».

Мы молчим и слушаем музыку. Луиза натирает сыр, я нарезаю базилик. Песня грустная. И обнадеживающая. Соус густо булькает на плите. Взгляд Луизы сосредоточен и строг. Как тогда, в коридоре. И вдруг я понимаю, каким может быть ее хобби.

– Я придумал для тебя хобби, – говорю я, и она поднимает взгляд. – У тебя будет еще время сегодня? С восьми до половины одиннадцатого? – Пауза. – Потом я провожу тебя домой.

Она смотрит на меня, потом говорит «Хорошо» и дотирает кусок сыра до конца.

Луиза

Помещение напоминает мне подземку метро. И не только потому, что находится на цокольном этаже. Оно длинное и узкое; а две круглые арки посередине визуально делят его на две части. Белые стены большей частью заклеены киноафишами, постерами с обнаженными женщинами, а на одной из колонн даже висит изображение Микки Мауса; с потолка свисают два ряда боксерских мешков с песком, а дальше – боксерский ринг.

– Это не для меня, – тихо говорю я Джейкобу. – Я совсем не чувствую потребности кого-то бить.

Он хмурится.

– Разве? – спрашивает он.

– Именно, – говорю я.

– Ты избила девушку.

В ответ я смотрю на него.

– Потому что она это заслужила.

– Я это знаю. – Возникает пауза. – Это пойдет тебе на пользу, – говорит Джейкоб. – А если не понравится, просто бросишь и все.

Спустя час я, измученная и уставшая, опускаюсь на длинную деревянную скамью, открываю бутылку с водой и пью. Мои мышцы горят: я устала так, как раньше никогда не уставала, и в то же время это приятно. Пульс отдается во всем теле, а руки налились тяжестью. Я сижу на скамье, как свалившаяся на пол подушка, и наслаждаюсь своим состоянием.

Итак, теперь у меня есть хобби. У меня никогда не было хобби. Даже когда я училась в начальной школе. В какой-то момент почти все девочки в моем классе начали заниматься балетом или гимнастикой. Или кататься на лошадях. Или учиться играть на фортепиано. Моя тогдашняя лучшая подруга, Сара Гербер, дважды в неделю ходила на курсы гончарного дела. И играла на скрипке. Я ничего этого не делала. Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, чем вообще занималась в детстве. Мне нравилось плавать, я рисовала, не особенно хорошо, но мне нравилось. Но большую часть времени я находилась дома. С Кристофером. Мы вместе готовили пудинг и танцевали в гостиной. Он читал мне вслух. Часами. Нет, даже днями. Он действительно хорошо читал. Он был очень хорош в большинстве вещей. У моего брата был уникальный голос. Глубокий, но не громкий, чистый, но не навязчивый. Он был отражением его спокойной, невозмутимой натуры.

Оглядываясь назад, я думаю, что моим хобби был Кристофер. И, думаю, он это знал. В отличие от меня. Может быть, я просто не хотела этого замечать.

Я окидываю помещение взглядом и вижу у одного из мешков Джейкоба. Он весь в поту, темно-синяя футболка прилипает к его коже, а пряди волос спадают на лоб. Он реагирует быстро, движется без усилий. Фоном играет песня «Как-то раз…» группы «Новички». Джейкоб перепрыгивает с ноги на ногу, наносит удар, отклоняется назад и снова бьет. Его работа ног совсем не похожа на работу, и его прикрытие – стена из красных боксерских перчаток. Подбородок защищен, тело всегда в движении.

Вдруг он поднимает взгляд и переводит его на меня. И мне не хватает времени, чтобы достаточно быстро отвести взгляд, поэтому я смотрю на него. А он смотрит в ответ.

Джейкоб снимает боксерские перчатки и, подойдя ко мне, садится рядом со мной.

– Ну? – спрашивает он. – Как тебе?

– Хорошо, – говорю я.

Я жду чего-то вроде «Я так и знал» или «Я же тебе говорил», но вместо этого он отвечает только:

– Я рад. – И больше ничего. После короткой паузы он добавляет: – Пойдем. Я проголодался.

Луиза

Когда я полчаса назад звонила Минг, у меня еще было хорошее настроение. Но теперь я в ярости. И это ее вина.

Я сижу на кровати и жду, когда остынет недавно заваренный чай. И когда Минг, наконец, перестанет так на меня смотреть. Таким жалостливым взглядом, которым люди обычно смотрят на голодающих детей. Или на трупы пострадавших в теракте. Или на щенков, которых мучают. Этот проклятый взгляд не поможет никому.

– Хочешь поговорить о письмах Кристофера? – голос Минг так пропитан сочувствием, что меня едва не тошнит.

Я смотрю на нее, и она смотрит в ответ. Все тем же взглядом. Он бьет меня, как кулак, и единственным желанием сейчас является нанести ответный удар. Причинить ей боль. Закричать на нее, сказать, что я нечто большее, чем девушка, чей брат покончил с собой. По меньшей мере это ей стоило бы знать. Особенно ей, потому что она знает меня, потому что она, в конце концов, моя лучшая подруга. Но я этого не говорю. Мое дыхание неровное, а пальцы ледяные. Гнев кипит во мне. Он подобен реке, которая в любую минуту может выйти из берегов и снести все, что встретит на своем пути.

– Тебе, должно быть, очень тяжело снова читать его послания, – говорит Минг через некоторое время. Я с ума сойду от ее чуткости.

Я не хочу этого. Я хочу успокоиться. А еще хочу, чтобы Минг снова стала той Минг, какой когда-то была. А я – той Луизой, которой больше не являюсь. Когда человек совершает самоубийство, заканчивается не только его жизнь. Он разрушает всю структуру. Порядок. Равновесие. Это как ударная волна после взрыва бомбы. Единственное, что остается, – это эмоциональное опустошение. Все говорят, что нужно разговаривать. Но это ничего не меняет. Разговоры о смерти не в силах ее отменить. Ты просто пытаешься найти слова, которых нет.