Вечность в тебе - Аннэ Фрейтаг

– Лу? – говорит Минг, и я смотрю на нее. – Ты в порядке?

Это простой вопрос, но у меня едет крыша. Это происходит так внезапно, что я не сразу понимаю, что это действительно я произношу свои мысли вслух, а не про себя, что кричу. Как будто это кто-то другой, а я только смотрю и слушаю. Безучастно. Как в кино.

– Хватит уже! – мой голос срывается, и Минг вздрагивает. – Прекрати! Я больше этого не выдержу!

– Чего ты больше не выдержишь? – осторожно спрашивает она.

– У меня было такое хорошее настроение, когда я позвонила тебе, а теперь мне жутко хреново! И это твоя вина!

– Почему? Что я сделала?

– Ты относишься ко мне так же, как и все остальные! Как будто я всего лишь девушка, потерявшая брата! Как будто это все, что я есть. Как будто меня больше ничего не волнует!

– Я так не думаю.

– Значит, нет?

– Нет.

Мои руки сжаты в кулаки, а ногти впиваются в ладони.

– Ты постоянно спрашиваешь, как у меня дела, – говорю я злобным и чужим мне голосом. – Скажи честно, Минг, тебе-то самой как кажется? – мое горло сжимается, глаза горят, и я потею. – Мой брат покончил с собой. Он покончил с собой. Так что нет, Минг, я не в порядке. Я совсем не в порядке. Если хочешь знать точно, мне хреново.

Я вижу, как он лежит там. На площади перед нашим домом. Окруженный кровью и грязным снегом, который медленно окрашивается в розовый цвет.

– Кристофер мертв. И все пытаются делать и говорить правильные вещи, но в этом нет ничего правильного, – мой голос хрупкий и ломкий. – Нет ничего правильного в том, что человек, которого ты любишь больше всего на свете, кончает жизнь самоубийством, – говорю я и сглатываю. – И каждый раз, когда ты смотришь на меня вот так и спрашиваешь, как у меня дела, ты только еще больше напоминаешь мне, насколько все дерьмово. Ты уже несколько недель ничего не рассказывала мне о себе. Я понятия не имею, как у тебя дела или что ты делаешь. Мы говорим только обо мне, и о Кристофере, и о том, хочу ли я об этом говорить, – я качаю головой. – Но я не хочу об этом говорить.

– Я просто пытаюсь тебе помочь.

– Но мне не нужна твоя помощь, – говорю я, и становится тихо. Болезненно тихо. – Может быть, нам будет лучше какое-то время не звонить друг другу.

Минг смотрит на меня. Ее подбородок дрожит, а по щекам текут слезы. Крупные и медленные. Я смотрю в них, как в зеркало. Она обижена. И разочарована. И злится. Ее взгляд говорит о том, что больше всего в эту минуту она хотела бы сказать мне все, что обо мне думает. И мне почти хочется, чтобы она это сделала. Мне хочется, чтобы она, наконец, накричала на меня.

Но она этого не делает.

Она проявляет чуткость. И отключается.

Луиза

Прошлая ночь была похожа на перетягивание каната между моими угрызениями совести и снотворным. В какой-то момент таблетки победили.

В последний раз я посмотрела на часы в 3:08. В следующий раз уже в 5:46. Это были беспокойные часы, полные обрывков сновидений, невнятных и далеких. И все же они подошли достаточно близко, чтобы оставить после себя чувство тоски.

Я проснулась, потому что захотела в туалет, и пошла в ванную, сопровождаемая тем смутным страхом, который постоянно испытывала в темноте со дня смерти брата. Мне нужно включить свет, иначе я не доверяю самой себе, словно я маленький ребенок. Когда мир настолько черен, что уже ничего не видно, моя голова наполняется образами. В основном теми, которые мне не нужны. Как будто мой усталый разум не может их оттолкнуть. Но, когда свет включен, все в порядке.

Вернувшись в свою комнату, я снова легла в постель и заснула. Совсем не глубоко. Как будто я погрузилась в сон ровно настолько, чтобы лишь оторваться от поверхности реальности.

Я сидела в тусклом, голубоватом лунном свете у небольшого пруда, и его поверхность казалась гладкой, как полотно. Луг и воздух пропитались росой. Сначала я различала только очертания, а потом передо мной встал он: олень с черными глазами и внушительными рогами. Его взгляд был похож на мой. Скептичный и странный. Больше я ничего не могу вспомнить.

Проснулась я подавленной и угнетенной. Я сидела в своей постели с ощущением пустоты в груди и непреложной уверенностью, что мой брат никогда не вернется. Что он ушел. Навсегда.

Эта мысль была настолько тяжелой и невыносимой, что полностью заполнила меня. Не знаю, как долго я так просидела, но это заняло определенное время. В какой-то момент я встала и приняла душ. В ванной все было белым, светлым и невинным. Как будто мой брат не выпрыгнул из этого самого окна. Как будто это неправда, и он рядом.

Отрицание – ошеломляющее чувство. Оно обволакивает тебя защитным слоем. А правда врезается в него. Снова и снова. Но в какой-то момент она проникнет сквозь этот слой. И, когда она это сделает, все рухнет.

Я бью боксерскую грушу. Один раз, второй, до тех пор, пока мои руки не начинают гореть. Но даже тогда я не останавливаюсь и продолжаю молотить по мешку, напрягая каждый мускул. Пот струится мне в глаза, в боку саднит, и я чувствую только боль. Такую приятную, физическую. Такую преходящую. Она прекратится, когда я остановлюсь. Но я пока не могу остановиться. Моей душе все еще нужен перерыв.

Фоном играет музыка, но я не особенно вслушиваюсь. Она гремит во мне, басы вибрируют в костях. Слезы смешиваются с потом, голова горячая и все пульсирует, но я не перестаю молотить боксерскую грушу. Меня не волнует, правильно ли я двигаюсь, мне просто хочется избавиться от гнева. От гнева и всего остального, чего мне не хочется чувствовать. Я выбиваю это из себя. В песок. До тех пор, пока не истекают девяносто минут.

Сегодня был не лучший день. Я – сплошная смесь грусти и гнева и бесконечно одинока. В школе было скучно, обед был скудным, а послеобеденные занятия казались бесконечными. Я думала, бокс поможет. И он помог. Пока я истязала мешок с песком, все было в порядке. Голова освободилась. Это в боксе мне нравится больше всего. Мысли уходят, я перестаю размышлять и только реагирую на то, что чувствует мое тело, борясь до изнеможения. После бокса я успокаиваюсь. Как будто с последним ударом я запираю все внутри себя. В прошлый раз это состояние длилось несколько часов, но не в этот раз.

Я стою на трамвайной остановке и жду. Без наушников. Их я забыла. Так что слушаю город, а не музыку. Воздух еще прохладный, но уже немного похоже на весну. Я думаю о своем сне. Первом сне за долгое время. Он пришел посреди ночи. После похода в туалет. Я еще раздумывала, не принять ли вторую таблетку, но потом отказалась от этой идеи. Как будто одна – это хорошо, а две – слишком много. Меня это устраивает. Иногда я сама себя не понимаю. Я думаю о Минг и о том, что ей наговорила. Нельзя причинять людям боль. Что бы ни произошло.

Подходит трамвай, но это не мой. Он несет с собой порыв ветра, и земля под ногами вибрирует. Люди входят и выходят, потом он снова уезжает. Я смотрю в небо. Оно почти такое же синее, как и во сне. Оттенок между днем и ночью. Как начало. Или конец.