Аскольдова могила - Михаил Загоскин

— Но как зовут его? — вскричал Всеслав. — О, мой отец, скажи, наименуй мне Того, пред кем я горю излить всю душу мою!

— Он Искупитель наш! — сказал Алексей кротким голосом, исполненным неизъяснимой любви. — Он кровью своею омыл первородный грех человека; он сидит на небесах одесную отца своего; он сын и слово божие… Его имя: Иисус Христос!

Яркие лучи полуденного солнца проникали уже в глубину дремучего леса и горели в светлых струях Почайны, когда Всеслав, возвращаясь в Киев, выехал опять на поляну, посреди которой возвышался могильный памятник. Он с трудом удерживал коня своего: ретивый Сокол рвался, прыгал и храпел от нетерпения; но, повинуясь сильной руке своего ездока, шел шагом. Та же самая задумчивость была заметна во взорах юноши, но она выражала не грусть, а тайное внутреннее блаженство — это мирное наслаждение души, которое столь же мало походит на болтливое и нескромное людское веселье, как несходен кровавый блеск от пожарного зарева с кротким светом полной луны. На глазах его блистали слезы, и в то же время улыбка радости не слетала с уст его.

— Прощай, Всеслав! — раздался позади юноши звонкий и приятный голос.

Он обернулся: у самой опушки леса стояла Надежда.

— Приезжай к нам скорее, — прибавила она, провожая его своим ласковым взглядом, — я здесь каждый день буду тебя дожидаться.

Всеслав хотел остановить своего коня, но девушка махнула ему рукою и скрылась в лесу.

Более получаса ехал он, погруженный в какое-то бездейственное забвение; ни что не возмущало души его, — все прошедшее изгладилось из его памяти; он был так счастлив, так спокоен! Как часто, бывало, прискорбная мысль, что он не знает ни отца своего, ни матери, сокрушала его сердце; но теперь, о, теперь он забыл о сиротстве своем, — он был счастлив и знал, кого должен благодарить за это.

Доехав до небольшого протока, который, пробираясь между болот, поросших высокою и густою осокой, вливался в Почайну, Всеслав пустился вниз по его течению, к тому месту, где перекинут был через него узенький бревенчатый мостик — единственная переправа через этот ручей, чьи топкие берега, усеянные опасными окнами, были не только непроходимы, но даже нередко гибельны для проезжающих. Когда он стал приближаться к переправе, то увидел какого-то прохожего, который, завернувшись в верхнее платье темного цвета, сидел на пеньках у самого въезда на мостик.

— Эй, любезный, — вскричал Всеслав, — посторонись!

Прохожий поднял голову и, взглянув пристально на Всеслава, сказал:

— Не торопись, молодец: тише едешь — дальше будешь!

— Посторонись! — повторил Всеслав. — Я запоздал и спешу в Киев.

— Дело, дело, молодец! — продолжал незнакомый, не трогаясь с места. — Ступай скорей, а не то господин твой, великий князь Владимир, разгневается: ведь он не жалует, чтоб его холопы отлучались из Киева.

— Ты ошибаешься, товарищ, — сказал Всеслав, — я не челядинец княжеский…

— А ближний его отрок? Знаю. Так что же? Отрок, гридня, челядинец, раб, как ни называй — по мне, все равно. И ясный сокол на привязи не стоит вольного коршуна.

— Послушай, товарищ, — прервал Всеслав, — я ничем тебя не обидел, — не обижай и меня, а посторонись и дай мне проехать.

— Я и не думаю обижать тебя, а хотел бы кой о чем с тобой перемолвить.

— Со мной? Мы, кажется, не знаем друг друга, так о чем нам говорить?

— Ты не знаешь меня, да я-то тебя знаю. Послушай, Всеслав, — продолжал незнакомец вставая, — сойди с коня и отвечай на то, о чем я буду тебя спрашивать.

Юноша поглядел с удивлением на незнакомца. Его необычайный рост, грозное чело, дикий взор, исполненный мужества, а более всего — обидный и повелительный голос заставили Всеслава невольно ухватиться за рукоятку меча.

— Не трудись вынимать свой меч, — сказал хладнокровно незнакомый, заметив это движение, — еще не время, Всеслав. Быть может, ты скоро обнажишь его, но только не против меня. Да что ж ты не сходишь с коня? Иль Владимир приучил тебя как любимого своего выжлеца[60] рыскать подле его стремени и повиноваться только его свисту?

— Но кто ты? — спросил Всеслав. — Почему знаешь мое имя, чего от меня требуешь и кто дал тебе волю мне приказывать?

— Кто дал мне эту волю? — повторил незнакомец с какою-то чудною усмешкою. — А вот посмотрим, совсем ли ты отвык от имени того, кто не был твоим господином, а мог тебе приказывать. Слушай, Всеслав: тот, кто дал мне эту волю, был некогда отцом твоим!

— Моим отцом? — повторил юноша.

— Да!

Всеслав спрыгнул с коня и, схватив за руку незнакомца, вскричал с живостью:

— Ты знаешь моего отца? Ах, скажи мне!..

— Постой, постой, молодец, отвечай прежде на мои вопросы! Ты круглый сирота, не правда ли? Не знаешь ни отца, ни матери?.. У тебя нет ни роду, ни племени?

— Да, я круглый, бесприютный сирота! — сказал с горестью Всеслав. — Нет, нет, — продолжал он, — я был сиротою, когда не знал еще небесного отца моего, но теперь…

— Да речь не об этом отце, — прервал с нетерпением незнакомый. — Этих отцов-то у нас много, да мало они о нас думают. Скажи мне, Всеслав, когда ты был еще младенцем, то был призрен великою княгинею Ольгою, не правда ли?

— Да, меня воспитала премудрая княгиня Ольга.

— Премудрая!.. Она была премудрою, когда обманула послов древлянских и отомстила за смерть своего мужа, а не тогда, как поехала в Византию для того, чтоб пресмыкаться у ног иноземного царя и выплакать себе новую веру.

— Не говори ничего дурного о моей благодетельнице, — сказал с твердостью Всеслав, — или я не стану отвечать на твои вопросы.

— Добро, добро, дело не о том! На чьих остался ты руках, когда умерла эта премудрая Ольга?

— Она поручила меня Малуше, матери нашего великого князя Владимира.

— И ты вместе с нею отправился в Новгород?

— Да! Там прошли первые годы моего детства; там возмужал я и узнал наконец, что у меня нет ни отца, ни матери.

Незнакомец устремил свои сверкающие взоры на юношу.

— Еще один вопрос, — сказал он, — не помнишь ли ты, не слыхал ли от кого-нибудь, где нашли тебя, когда ты был еще грудным ребенком?

— Со мной об этом никогда не говорили; мне помнится только, что однажды Малуша, беседуя при мне с воеводой Претичем, промолвилась о каком-то сироте, найденном в дремучем лесу; но я не знаю, обо мне ли она говорила?

— Итак, нет сомнения, — прошептал вполголоса незнакомец, — это он!

Глаза его заблистали дикой радостью.

— Наконец я нашел тебя! — продолжал он, глядя с восторгом на удивленного юношу. — Так это ты, последняя отрасль злополучного племени, единый наследник и славы, и бедствий твоих знаменитых предков.