Виза на смерть - Мария Шкатулова

Когда Эмма Михайловна отправилась в один из трех имевшихся в квартире туалетов, Ирина Гришакова подошла к мужу и положила руку ему на плечо.

— Бедный ты мой! Замучила она тебя?

Гришаков поднял на нее усталые глаза и быстро проговорил:

— Ирка, что делать? Она просится на работу ко мне в офис. Придумай что-нибудь!

— Дай ей денег, и дело с концом.

— Ты что! Неудобно!

— Удобно-удобно! По-твоему, она зачем пришла?

— Ты думаешь?.. Тссс! Тихо, ради Бога! Она идет!

Через десять минут Эмма Михайловна выходила из гришаковской квартиры, унося с собой пухлый конверт, в который она, не утерпев, заглянула прямо в лифте.

Второго октября около семи вечера жители двух панельных пятиэтажек на окраине подмосковного поселка Новозыбково с интересом наблюдали за приездом следственной бригады. Весь поселок уже знал, что двумя часами раньше на заросшем лопухами пустыре в сотне метров от жилых домов случайный прохожий наткнулся на труп молодого мужчины лет двадцати семи- двадцати восьми. Прибывший на место преступления судебный медик констатировал смерть от двух проникающих ножевых ранений в область сердца. Мужчина был одет в джинсы, наглухо застегнутую темно-синюю ветровку, под которой, несмотря на довольно холодную погоду, не было ничего, кроме футболки с надписью «Hugo Boss», и черную бейсболку, съехавшую набок при падении. Впередних карманах джинсов обнаружили аккуратно сложенный полиэтиленовый пакет, сто пятьдесят рублей с мелочью и грязный носовой платок, а в правом заднем — небольшой клочок газетной бумаги с номером телефона какой-то Марины. И никаких документов. После всех необходимых в таких случаях формальностей тело было отправлено в морг областной больницы, а оперативные сотрудники занялись поисками обладательницы телефонного номера.

Оказалось, он принадлежит большому обувному магазину, расположенному в Москве на проспекте Вернадского, и Марин там было две — менеджер и продавщица отдела мужской обуви. Обеим предъявили фотографии убитого, и последняя — высокая худая блондинка лет двадцати, сразу опознала в нем парня, с которым десять дней назад познакомилась на дискотеке.

— Ой, мамочки, это он, он, я его сразу узнала! Особенно вот на этой, где он в бейсболке. Он и на дискотеке в ней был. Я ему еще говорю: «Сними ты ее, чего ты, в самом деле?» А он: «Не хочу, — говорит, — мне так больше нравится». Не знаю, может, у него волосы были грязные или перхоть…

— И звали его?

— Валера.

— А фамилия?

Девушка хмыкнула.

— Кто ж вам скажет фамилию?

— Ну почему, бывает, что говорят… некоторые. Свой телефон он вам тоже не давал?

— Да зачем мне его телефон? Я первая парням никогда не звоню.

— Вот это правильно. А свой вы ему?

— Да он ко мне весь вечер клеился! А потом, когда с дискотеки вышли, он мне и говорит: «Поехали ко мне, я у метро “Киевская” живу, тут недалеко».

— Ну? А вы?

— А я не поехала.

— Что так?

— Ничего. Не поехала и все.

— А телефон, стало быть, дали. И что же, звонил он вам?

— Не звонил. А телефон дала, чтобы отвязался.

— Что, не понравился он вам?

— Ну, почему… понравился. Только он пьяный был.

— Понятно. Скажите, Марина, он вам о себе что-нибудь рассказывал?

— Не-а.

— Погодите, не торопитесь. Сказал же он вам, что живет у Киевского вокзала? Видите, это уже кое-что. Может, еще что-нибудь вспомните? Где работает, чем занимается?

— Говорю же — нет. Он все больше глупости всякие… Клеился он, понимаете?

— Травку не предлагал? Или кольнуться?

— Нет, что вы, я этого не люблю.

— Вы-то не любите, а он — предлагал?

— Да не предлагал он ничего!

Предстояло отработать огромный жилой сектор в районе «Киевской», но оперативникам повезло — оказалось, что любитель высоких блондинок и дискотек, убитый на днях в Новозыбково, был чуть ли не вторым в составленном ими списке Валериев в возрасте от 25 до 30 лет, проживающих в непосредственной близости от Киевского вокзала. Валерий Михайлович Мухин, 1975 года рождения, холостой, жил на Брянской улице, в так называемом дипломатическом доме.

Отправились на Брянскую, однако обнаружить в однокомнатной квартире Мухина что-либо, проливающее свет на убийство, увы, не удалось.

Это было типичное жилище молодого холостяка, любящего женщин и шумные компании, — огромная, наспех застеленная кровать, именуемая в народе сексодромом, покрывало под тигровую шкуру, в нескольких местах прожженное сигаретой — дешевое, но с претензией на роскошь; самопальная барная стойка с тремя высокими табуретами, обтянутыми темно-вишневым дерматином, и с довольно большим количеством пустых бутылок от дорогих импортных напитков, служащих украшением. Над кроватью большое овальное зеркало, призванное отражать сексуальные утехи хозяина во всей их наготе. Множество видеокассет — с боевиками, порнографией и любительскими записями. На стенах несколько новеньких глянцевых постеров, на которых затянутые в кожаные латы блондинки и брюнетки с развевающимися волосами мчались куда-то на огромных сверкающих мотоциклах.

В ванной комнате такая же картина. Зеркала — одно над раковиной, другое над ванной, целая батарея лосьонов и прочей парфюмерной продукции для мужчин, несколько махровых полотенец сомнительной чистоты, на двери — голая блондинка, ухитрившаяся выпятить одновременно и зад и грудь и капризно оттягивающая нижнюю губу наманикюренным пальчиком, и длинный женский волос на бортике ванной.

И даже в уборной был тот же набор: блондинка, демонстрирующая розовые ягодицы, пустые банки от импортного пива, непонятно зачем расставленные на полочке над унитазом, и полная окурков фаянсовая пепельница в виде лягушки.

В квартире отчетливо ощущался запах марихуаны.

И только два предмета никак не хотели вписываться в обстановку мухинской квартиры — большой цейссовский бинокль в комнате на подоконнике и детская пластмассовая формочка синего цвета под кухонным столом.

Оперативники работали в квартире Мухина уже больше трех часов, когда Татов, закончив осмотр кухни, устало спросил:

— Что, ребята, пора сваливать? А то времени уже… Петрович, у тебя все?

— Осталось в компьютер заглянуть, и будет все, — сказал Петрович, вылезая из-под кровати и отряхивая брюки, — смотри, что я нашел.

Он протянул Татову средних размеров фотографию, вставленную в пластмассовую рамку.

— «Я возвращаю ваш портрет… — пропел Татов, забирая снимок, — и ни о чем вас не молю-ю…» Ну, и что ты хочешь этим сказать?

— По-моему, стоило бы поинтересоваться этим безголовым мужиком.