Амеде Ашар. Сочинения в 3 томах. Том 3. Плащ и шпага. Золотое руно - Амедей Ашар

Но тут Кадур прервал его мысли:

— Скажи ей, что я умер удовлетворенный — ведь я коснулся её руки.

Глаза его закрылись, руки безжизненно упали и он прошептал напоследок:

— Аллах есть Аллах.

Больше он не двигался. Юге прижал руку к его сердцу. Оно не билось.

А тем временем, пока умирал Кадур, шевалье Лудеак совещался с графом Шиврю у него дома.

— Знаешь, что здесь происходит, пока Монтестрюк колотит сарацинов не хуже Ричарда Львиное Сердце? — спросил он графа.

Разведка донесла, что идет подготовка к сражению, да ещё и полным ходом. Того и гляди, завтра же все ринутся в бой. Вот тогда-то мы с тобой попадемся, как рыба в сеть. Похоже, ты на меня смотришь и молча спрашиваешь: что тут плохого?

— Что тут плохого?

— Плохо лишаться жизни вообще, а в тот момент, когда особенно полезно её сохранить — это гораздо хуже.

— Ты о чем?

— Не следует подвергать себя опасности попасть турку под саблю, вот о чем. Будь я на твоем месте, я бы повез Монлюсон прямой дорогой в Лувр, и все.

— Это как же, мой дорогой, накануне был?

— Накануне обычно все на ногах. На другой день — не все.

— Да что же тогда обо мне подумают?

— Что твоя пламенная любовь заставляет тебя жертвовать боевой славой. Нет такой женщины, которая не простила бы любой поступок или даже преступление, которое совершено ради нее. Ты что, не сможешь ей это все внушить?

— Ну, это не сложно.

— А раз так, пусть себе гасконец поцарствует здесь, а ты поезжай-ка посоветоваться с графиней де Суассон. Увидишь, по милости графини де Монлюсон она доставит тебе герцогский титул.

— По правде сказать, я и сам так думал, — признался Сезар, — да стыдно казалось. Все сражаются в Венгрии, а я — в Лувре. Черт со всем этим! У тебя — приказ короля, и все. Его величество — большой любитель, чтобы ему постоянно угождали. Он воображает себя божеством, и твой отъезд из армии воспримет как жертвование боевой славой — разумеется, если ты слегка здесь потрудиться. А того, кто посмеется, отведешь за угол на пару слов.

— Ну, если это не будет Монтестрюк…

— Конечно, он победитель д'Арпальера. Но он-то будет здесь, где ядра сыплятся на любого. А это, как-никак. десяток фунтов чугуна…

Лудеак улыбнулся и продолжал:

— Как знать? Одно из них, может быть, и встретится с Монтестрюком. Сколько хороших дел произведут тогда эти десять фунтов чугуна! Ты — слуга короля, друг графини де Суассон, муж герцогини д'Авранш, герцог и пэр (тебе не откажут возвести твое герцогство в пэрство), кавалер орденов его величества. Тогда ты можешь добиваться всего. Твое настоящее обеспечено благодаря связям со двором императора Леопольда, а будущее тоже, кажется, довольно недурно… Чего тебе ещё желать? Ну, а твой Пилад, шевалье Лудеак, доволен будет и тем, что соберет крошки с твоего пиршественного стола.

И так далее и тому подобное. Лудеак любил говорить.

— Сдаюсь, — ответил Шиврю: в душе он был рад дать себя уговорить.

— Раз так, то ещё одно дело: перед отъездом из Австрии тебе следует повидаться с министром Порчиа.

— Зачем мне этот старик?

— Он может понадобиться даже в Париже. Ведь он так же зорко смотрит на Францию, как и на Венгрию. У него наверняка есть какой-то план, и ты сможешь поучаствовать в его осуществлении. Ведь неплохо, а?

— Ты прав. Я поговорю с ним.

И Шиврю нашел-таки способ встретиться с Порчиа. Старый министр выразил свое удовольствие от того, что Шиврю едет с Монлюсон в Париж.

— Отлично, отлично, — радостно произнес он при этом извести, — я сам хотел просить вас отправиться туда как можно скорее.

— Могу ли я надеяться оказать вам какую-нибудь услугу?

— Конечно, разумеется. Ваша предупредительность меня восхищает. Надеюсь, моя просьба не покажется вам чересчур обременительной.

Порчиа выдержал паузу, внимательно посмотрел на Шиврю, а затем продолжил:

— Вы, наверно, заметили на придворных празднествах одну молодую особу, которая не уступает в красоте самой Монлюсон?

— Баронессу фон Штейнфельд?

— Да. Она тоже едет в Париж.

— Вы её попросили?

— Признаюсь, да. Я её посылаю к графине де Суассон, вашей хорошей знакомой, я знаю. Вас я прошу похлопотать, чтобы баронессу представили королю и королеве.

— Особенно королю…

— Я вижу, вы меня понимаете. Нам бы хотелось, чтобы кто-то действовал в пользу дружбы между Францией и Австрией. Вы и баронесса могли бы этому посодействовать. А уж мой государь щедро вознаградит вас за эту услугу.

— Мне известно, что сердечная доброта его величества неистощима. Но скоро ли баронесса выедет во Францию?

— Раньше вас. Но хотелось бы, чтобы вы приехали сразу же за ней для поддержки её при первом же посещении Лувра.

— Уеду, когда будет угодно вашему превосходительству.

— Тогда не теряйте, пожалуйста, ни одного дня. Баронесса надеется встретиться с вами у графини де Суассон.

Сезар поспешил обо всем рассказать своему приятелю.

— Отлично! — восхитился Лудеак. — Я знал, что старик Порчиа нам понадобится. Теперь у нас есть выбор — действовать, как он просил, или вывести её на чистую воду. Действуй!

«Как это — „действуй“?», мелькнуло в голове Шиврю. Ему почудилось (таким «храбрым» господам, у которых обычно сильно развито воображение, часто именно чудится, что Лудеак требует от него слишком решительных поступков.

— Что… что я должен делать? — неуверенно произнес он.

Лудеак понял друга и улыбнулся.

— Да ничего особенного, успокойся. Не теряй ни минуты, отправляйся к графине де Монлюсон и начинай её торопить. Главное, не обращай внимания на её болтовню. Выслушай, поклонись, и — в путь.

И, заметив, что лицо Шиврю оживилось, он добавил:

— Действуй, д'Авранш, действуй!

Когда Шиврю явился к Монлюсон, она была занята привязыванием банта к эфесу шпаги (ясно, чьей). Он прямо ей сообщил о принятом решении.

— Мы уезжаем в канун битвы? — Ее улыбка была достаточно красноречива.

— Я ею жертвую во имя особы, порученной мне королем.

— А, так это все ради меня?

— А для кого же еще, позвольте узнать? Судьба изменчива. Мне легко умереть у ваших ног, но кто бы тогда защитил вас от турок? Поймите, ведь вы можете попасть в чей-нибудь гарем. Да у меня кровь стынет в жилах от этой мысли! Нет, никогда! Мой долг — спасти вас, и мне не нужна никакая боевая слава, я готов жертвовать всем. А служба королю превыше всего на свете.