Немного солнца для Скарлетт - Наталия Миронина

– Вот ты где! Почему ты тут? В самом темном углу? – воскликнул Дик.

– Платье прячу.

– А что с ним не так, с этим изумительным платьем? – Дик внимательно оглядел ее.

– Оно было неуместно, мне надо было прийти в джинсах.

– Можно было и в джинсах, но все-таки в платье лучше. Ты просто восхитительна в нем. – Дик улыбнулся, а Летти поняла, что слова он произносит машинально. Он почти не задумывается над ними, он все еще там, на сцене, среди актеров. Он все еще переживает успех, да что там успех, триумф. Он действительно сыграл прекрасно и еще был весь в плену победных ощущений.

– Послушай, тебе лучше побыть с ними. – Летти кивнула на актеров, которые заняли один большой стол. На столе, кроме пива, орешков и печенья, ничего не было, но дело было не в угощении, дело было в том, что они праздновали. А они праздновали победу. И Дик был ее частью.

– Не выдумывай. Я очень хочу знать твое мнение. А их мнение я знаю. – Дик улыбнулся. – Скажи, как спектакль? Тебе понравилось?

Летти ждала этого вопроса. Ждала и не сумела удержаться от правды. Она не смогла скрыть то, что ее задело и взволновало в этот день.

– Ты играл прекрасно. Поверь мне, я Чехова хорошо знаю. И родители меня водили на все чеховские пьесы. Мама любит театр, отец его обожает. И поверь, кто такая Аркадина и как она относится к Треплеву, я отлично понимаю. И это понимание позволяет мне сказать, что ты сыграл великолепно…

– Но… – Дик внимательно посмотрел на Летти.

– Что – но? – Она подняла на него глаза.

– Продолжай. Ты же не только это хочешь сказать. Что-то еще?

– Да, – упрямо нагнув голову, ответила Летти, – хочу.

– Говори, не бойся. Я же не съем тебя и не обижусь.

– Хорошо. Дик, я не понимаю такой театр. Я вообще не понимаю, как театр может быть таким!

– Каким? – спросил Дик.

– Таким. – Летти обвела рукой вокруг. – Понимаешь, зал, в котором ты играл, очень мало отличается от этого бара. Вообще не отличается. Я не сноб, не капризная, я не привередничаю. Я искренне не понимаю, почему театр выглядит убого. Внешне – убого. Почему он неухоженный, и такое впечатление, что пыль по углам лежит. Не спасает красный ковер в фойе. Не спасают афиши в нарядных рамках. Дик, я не понимаю, как такое искусство можно так оформить?!

– Ты это серьезно? – Дик Чимниз уставился на собеседницу.

– Да, – твердо произнесла Летти. – Я всегда была убеждена, что форма и содержание суть одно. Понимаешь, они так тесно иногда переплетены и так могут повлиять друг на друга, что страшно, когда у прекрасного содержания появляется отвратительное оформление.

– Летти, я правильно тебя понимаю – тебе не понравилось здание театра? – осторожно спросил Дик.

– Правильно понимаешь. Мне не понравились улица, здание, помещение, мне не понравились эти стулья и занавес.

– Тебе было неудобно сидеть?

– Удобно.

– Тогда в чем же дело? В зале было холодно? Жарко? Душно, влажно?

– Нет, было нормально, – сказала Летти.

– Конечно, потому что там работал кондиционер – вещь, призванная создать действительный комфорт. Понимаешь, не внешний, а действительный.

– Понимаю. А что еще, кроме кондиционера, в этом театре «действительного»?

– Оснащение сцены, механизмы, освещение, пожарные краны, огнетушители, запасные выходы и лестницы. Все, что создает комфорт, безопасность и обеспечивает качественную работу. Красоты мало, это да. Но здесь это не главное. И главным было только тогда, давно, когда Бродвей только начинался.

Летти не нашлась, что ответить Дику. Рассуждая о внешне непрезентабельном театральном мире Бродвея, она имела в виду нечто другое. Она сетовала не на то, что здесь так все выглядит, она сетовала на то, что Дик здесь играет. Что он, актер, способный на выражение самых сложных, самых сокровенных чувств и эмоций, служит в театре, который по своему влиянию близок к театральной студии, но никак не к традиционному драматическому театру.

– Летти, ты в плену историй и иллюзий. – Дик улыбнулся. – Бродвей в огнях и толпах людей, Бродвей с мировыми постановками – это прошлое Бродвея. Увы, это так. Теперь здесь малобюджетные сцены. Но театральная школа, театральная традиция здесь сильны. Кстати, на Бродвее всем хватает места – и авангардистам, и классике. Пусть тебя не смущает внешний вид. Ему не всегда можно доверять.

– Я это понимаю. Но ты, Дик, ты должен играть в другом месте!

Это Летти произнесла с такой интонацией, что невольно покраснела. Ей вдруг стало неудобно, что она в такой вечер, после премьеры, заговорила о подобных вещах. Сегодня полагалось только хвалить и восхищаться, тем более что Дик это полностью заслужил. Летти испугалась, что Дик обидится.

– Я не обиделся и даже рад, что ты об этом заговорила. Мне было бы неприятно услышать ложь.

– Зачем мне врать. Я ведь знаю, как ты играешь! Именно ты получил приз за исполнение главной роли в фильме Майлза. Дик, и все же… И все же не понимаю, если ты говоришь, что Бродвей, тот самый театральный мир, давно закончился, давно исчез, то ради чего ты тогда работаешь здесь? Маленький театр, постановки неизвестных режиссеров, мало зрителей… Ради чего ты тратишь столько сил и времени. Ведь время не будет тебя ждать. – Летти не могла успокоиться, но стеснялась сказать, что в ее представлении Дик должен был работать в красивом большом здании, похожем на Гранд-опера, например. Его должны окружать бархат, позолота, красивая сцена. Летти все равно никак не могла взять в толк, как можно играть в театре, зрительный зал которого состоит из нескольких рядов дешевых стульев и черного занавеса.

– Летти, это действительно нелегко понять. Но начало драматического театра порой может быть именно здесь. Понимаешь, это как ты дома возишься с пластилином – смешно, по-детски, но ты-то знаешь, что эта возня тебе пригодится. Эта возня когда-нибудь превратится в грандиозный замысел, в серьезную работу. Понимаешь, с фильмом ведь так и получилось. Я использовал то, чему научился в театре. – Лицо Дика было грустным. А Летти готова была заплакать. Она вдруг вспомнила, как Дик вел себя на съемках – он всегда был сосредоточен, внимателен, и всегда у него была тетрадь с ролью. Теперь Летти понимала, что в душе Дика живет мечта (совсем похожая на ее мечту) – сделать то, что, может быть, потом будет всегда связано с его именем.

– Дик, тебе надо уходить отсюда. Ты должен играть в нормальном театре, тебе прочат такое будущее, а ты… Ты остаешься здесь, среди людей, которые, скорее всего, ошиблись с выбором профессии. Ты тащишь их на себе, ты тратишь на них силы, и рано или поздно ты сделаешь шаг назад и окажешься с ними на одной ступени.

– Ты не права. Здесь работают сильные актеры.

– Но ты выше их всех. – Летти решительно выпила пиво, которое давно уже стояло перед ней.