Немного солнца для Скарлетт - Наталия Миронина

С этого вечера их отношения стали другими. С этого вечера, когда Летти наговорила столько неуместного, Дик почувствовал к ней доверие. Она с удивлением это отметила и старалась держаться деликатно. Все, что так ее растревожило, она сказала ему. Больше давить на человека она не могла. Но, казалось, Дику самому нужны были эти разговоры. Словно он проверял сам себя, проверял свои мысли, свои планы, свои мечты. После этого разговора между ними возникла простота, которая привела к доверию и пониманию. Летти однажды попробовала извиниться:

– Дик, прости, мне не надо было тогда заводить этот разговор. Неуместен он был. Но ты не представляешь, как ты выделялся на этой сцене. Я помнила тебя в фильме, я помнила тебя на съемках. И мне показалось, что этот театр для тебя мал, мелок, незначителен. Я и сейчас так думаю, но говорить в тот вечер об этом не надо было.

Дик только улыбнулся:

– Ты права была. Но дело не в плохом фойе театра, а в том, что я должен не бояться другого.

– А ты боишься? – удивилась Летти.

– Я опасаюсь.

– С твоим именем? Тебя уже знают и в мире кино, и в театральном мире.

Она в этом убедилась. На следующее утро после премьеры она ради интереса помчалась в газетный киоск, что располагался на углу улицы. Каково было ее удивление, когда она увидела, что почти все газеты написали про премьеру и про игру Дика. Нет, Дик, конечно, уже был звездой, но Летти чувствовала, что ему требуется другая среда.

Впрочем, нерешительность Ричарда Чемниза объяснялась легко. Как и все, что с нами происходит в юности и зрелости, берет свое начало в детстве. А в детстве у Ричарда почти не было близких. Мать умерла, когда Дику было совсем мало лет. Отец оставил сына на попечении бабушки и ее сестры, а сам уехал в Канаду, где обзавелся новой семьей. Дик рос в любви и заботе, но его попечительницы были стары, и к моменту окончания школы он уже был почти сиротой. Эту свою историю Дик никому не рассказывал, несмотря на то, что это была сущая правда, веяло от нее то ли святочными рассказами, то ли Диккенсом в кратком изложении. Выжимать слезы из слушателей Дику казалось неприличным, да и чем могли ему помочь? Ничем. А потому Дик никогда и никому ничего не рассказывал. О своем детстве он рассказал Летти после ее настойчивых просьб и после ее собственного рассказа.

– Понимаешь, у меня такое количество родни, что даже перечислить трудно. Родители, бабушки, родные тети с обеих сторон, братья, они же кузены и куча еще дальних родственников. Я в них иногда путаюсь.

– Тебе повезло, – улыбнулся Дик и рассказал про себя.

– А с отцом ты поддерживаешь отношения? – спросила Летти.

– Зачем? – пожал плечами Дик. – Я даже не помню, как он выглядит.

– Ну, знаешь ли, – возразила Летти, – можно и познакомиться. Откуда ты знаешь, может, он жалеет о случившемся. И потом, ты ничего не знаешь об отношении матери к нему. Иногда шаблоны не срабатывают!

– Может, ты и права. Но мне надо решиться на это.

– Прошлое иногда не ждет, – мудро изрекла Летти.

Недавнее же прошлое настигло их два раза. Первый раз оно явилось в образе Стива Майлза, второй – в образе прекрасной Анны Гроув. И тот и другой случай подтолкнули Летти и Дика к решительным шагам.

Как только Дик устроил Летти в пансион, она сразу же позвонила и написала Майлзу. Радостным, возбужденным тоном она прокричала в трубку адрес, потом первые впечатления и от избытка чувств короткую фразу по-французски. «Я так буду скучать по вашему фильму!» – примерно так тогда сказала Летти Майлзу. Конечно, она хотела сказать немного другое. Например, что она уже скучает по нему, по Стиву Майлзу. Что она хотела бы, чтобы он оказался рядом – с ним она чувствовала себя спокойной и защищенной. А город, в котором она теперь поселилась, порой пугал. Летти хотела сказать Стиву, что дни, проведенные в Париже рядом с ним, останутся самыми прекрасными воспоминаниями. Она все это хотела ему сказать, и все это было правдой. Она сразу же заскучала по Майлзу, как по доброму и общительному соседу, без которого и вечер не вечер. Но по телефону она упомянула только его фильм. Через пару дней она села писать письма. Летти умела это делать, хотя ее никто никогда специально этому не обучал. К этому занятию она подходила основательно – выбирала бумагу, конверт, обязательно открытку с красивым видом. Она была серьезна, ни на что не отвлекалась, а в письме старательно и художественно описывала все, что с ней происходило. Как-то ей пришло в голову, что любовь к эпистолярным занятиям у нее связана с тем, что мать, как правило, была далеко, а поделиться и поболтать с ней хотелось. Майлзу она написала огромное письмо на пяти страницах. Летти описала перелет через Атлантику, свои мысли о только что закончившемся фестивале, о победе Майлза и о том, как важно уметь подбирать команду. Потом Летти описала пансион, впечатления от Нью-Йорка и занятий с мистером Лероем. Летти не скупилась на детали и оценки. Потом, когда она перечитала письмо, она с удивлением обнаружила, что, описывая пребывание в Нью-Йорке, тщательно обходит имя Дика Чемниза.

Ответ от Майлза пришел очень быстро. Он сетовал, что некоторые дела задерживают его в Европе, но, как только все решится (а речь шла о новом фильме), он сразу вылетает к ней. Надо сказать, что по объему письмо Майлза почти не уступало письму Летти. Там тоже было много подробностей, описаний и рассуждений по поводу новой картины, к съемкам которой он должен будет приступить в недалеком будущем. Но Летти сквозь строчки прочитала обеспокоенность, а фраза: «Передайте привет Дику, вы, наверное, теперь часто видитесь» – довершила картину. Летти давно поняла, что Майлз влюбился в нее и, возможно, ревнует к Дику. Но тогда, в самом начале пребывания в Нью-Йорке, она так была занята привыканием и сложными занятиями у скульптора Лероя, что решила во всем разобраться позже.

Майлз прилетел не скоро. Летти была в Нью-Йорке уже достаточно времени. Она наконец нашла общий язык с довольно заносчивым мистером Лероем и теперь приезжала к нему почти каждый день. Их занятия длились недолго – Лерой вечно спешил, но Летти умела даже из немногого взять максимум. Майлз прилетел тогда, когда Летти уже освоила город, уже знала, где, в каком месте приятно выпить кофе, где лучше встретиться со знакомыми, а где стоит заказывать обед на дом. Она перестала одеваться как европейка. Она полюбила ходить в расклешенных джинсах, коротеньких маечках, а волосы закалывала на макушке детской заколкой. От парижанки, в которой всегда бросается в глаза непреднамеренная тщательность в выборе одежды, почти ничего не осталось. Впрочем, Дик, который теперь всегда был рядом, понимал, что это типично женская мимикрия. В Летти все же чувствовалась внутренняя сдержанность – девушки этого континента были более бесшабашные.

Майлзу удалось выбраться в Нью-Йорк только тогда, когда Летти в нем уже чувствовала себя вполне уютно и в защите и поддержке не нуждалась.

– Летти, вы еще не спите? – голос в телефонной трубке был знакомым.

– Кто это? – Летти уже была сонной.

– Стив, Летти, это Стив Майлз.