Эпоха криптовалют. Как биткоин и блокчейн меняют мировой экономический порядок - Кейси Майкл

В 1998 году Джон Рид заключил сделку с тогдашним СЕО финансового конгломерата Travelers Group Сэнфордом Вейлом о слиянии компаний и создании единого универсального банка – финансового супермаркета, как сформулировали эту концепцию ее сторонники. Предполагалось, что новый банк будет сочетать в себе преимущества обеих компаний: глобальный охват коммерческими банковскими услугами от Citicorp с опытом инвестиционного банкинга и развернутыми программами страхования от Travelers’ Salomon Smith Barney.

Однако возникла проблема: сделка, по сути, оказалась незаконной. Как ни крути, она шла вразрез с требованиями принятого в разгар Великой депрессии Закона Гласса – Стиголла, в котором говорилось об отделении коммерческих операций банков от инвестиционных путем разделения банков на коммерческие и инвестиционные. Закон был призван обезопасить депозитные средства клиентов в коммерческих банках от их использования для финансирования спекулятивных инвестиций, представляющих собой высокорисковые операции. Вместо этого коммерческие банки должны направлять депозитные средства на выдачу ипотечных или коммерческих кредитов, намного более надежных в плане возвращения средств. Но Вейлу и Риду удалось убедить Конгресс и администрацию президента Клинтона, что Штатам необходимы более крупные банки, способные успешно конкурировать в эпоху глобализации. Итак, 12 ноября 1999 года президент Клинтон подписал закон, подготовленный тремя республиканцами – сенатором от Техаса Филом Граммом и членами Палаты представителей от Айовы и Вирджинии Джимом Личем и Томасом Блайли, – чем окончательно похоронил Закон Гласса – Стиголла. При этом Клинтон заявил: «Этот исторический закон модернизирует наше финансовое законодательство, стимулируя инновации и конкуренцию в отрасли финансовых услуг. Выгодами от этого воспользуются американские потребители, наши общины и экономика в целом»[52]. Подпись Клинтона под законопроектом стала одной из предпосылок самого масштабного финансового кризиса, который мир видел за последние 80 лет.

Девять лет спустя обращение Citigroup к правительству США за финансовой помощью на сумму 45 миллиардов долларов ознаменовало провал этого закона. Но в 1999 году Сэнди Вейл ощущал огромное удовлетворение, заняв должность руководителя самого мощного банка в США, если не во всем мире. И это было только начало. Энергичный делец с Уолл-стрит договорился с эксцентричным технарем о совместном председательстве в правлении компании. И в феврале 2000 года, всего через четыре месяца после того, как Конгресс благословил их союз, Вейл устроил внутренний переворот. Рида вытеснили из компании, после чего провели общую кадровую перетряску в руководстве.

После ухода Рида Вейл решил развить свой успех и за счет экономии на издержках нашел возможность выплатить акционерам Citicorp 70 миллиардов долларов, которые новая компания задолжала им по условиям крупнейшего в истории США на тот момент соглашения о слиянии. В свете этих бурных событий прикрытие экзотического эксперимента Джона Рида с электронными деньгами прошло незаметно, тем более что расчеты кредитными картами теперь широко практиковались онлайн, что практически исключало потребность в электронных деньгах. К середине 2001 года проект электронной денежной системы был окончательно закрыт. Розен, которому исполнилось 60 лет, досрочно ушел в отставку. Колин Крук уволился, чтобы заняться научной деятельностью в Уортонской школе бизнеса. Идея электронных денег Citibank зачахла и умерла.

Члены команды Розена считали, что решение прикрыть проект электронной денежной системы – не что иное, как проявление внутрикорпоративной бюрократии и способ сэкономить деньги на проекте, который попросту не интересовал Вейла. Однако в нем проявилось глубокое философское различие между приверженцами инновационных проектов, стремившимися зарабатывать прибыль за счет выхода на рынок с новыми, экономичными бизнес-моделями, и приверженцами нравов, господствующих на Уолл-стрит, живым воплощением которых был Сэнди Вейл. Банкинг в понимании Уолл-стрит – это не что иное, как погоня за рентным доходом. Его основная цель – сохранение и наращивание существующих потоков выручки, например платы за обслуживание кредитных карт, а не поиск новых источников ее получения. После отмены Закона Гласса – Стиголла и последовавшей за ним волны слияний коммерческих и инвестиционных банков (прежде всего создания Citigroup, слияния Chase Manhattan с JP Morgan, Bank Boston с Fleet Bank, а позднее и с Bank of America) эти идеи заняли господствующие позиции в американской финансовой системе. В соответствии с ними мускулы, бабки и обман приносят ничуть не меньше денег, чем мозги.

Конечно, в последующие годы новые гигантские финансовые супермаркеты нанимали целые толпы гиков-математиков, но вместо того, чтобы искать способы повышения эффективности финансовой системы, они предлагали инновации, направленные на монополизацию информации и извлечение дополнительной прибыли из клиентов, которых старались держать в неведении относительно того, что именно они покупают. По рекомендации этих гениев от статистики их работодатели накопили огромные пулы ипотечных кредитов, мертвым грузом повисших на их балансах, а затем переформировали их в уникально сложные, непрозрачные ценные бумаги, истинную стоимость которых очень трудно установить. Их предлагали покупателям в качестве беспроигрышного варианта. По мере того как все больше этих ценных бумаг покупали пенсионные фонды, страховые компании и прочие операторы на глобальных рынках государственных сбережений, машина секьюритизации требовала все больше займов, что в свою очередь приводило к выдаче сомнительных кредитов американским домохозяйствам с низким уровнем доходов.

Остальное всем известно. Как только стало понятно, что лежащие в основе пирамиды ипотечные займы гораздо более низкого качества, чем показывали многочисленные рейтинги, карточный домик рухнул. Поскольку банки к этому времени стали очень-очень крупными и прочно внедрились в сеть глобальной финансовой системы, правительства по всему миру оказались вынуждены вкладывать в их спасение миллиарды долларов, евро и фунтов налогоплательщиков. Причины расцвета криптовалют можно правильно понять только в свете этих катаклизмов.

Через два дня после 15 сентября 2008 года – даты банкротства банка Lehman Brothers – Мохаммед Эль-Эриан, на тот момент один из двух СЕО крупного инвестиционного фонда Pacific Investment Management, сутками работавший ради спасения компании из бурлящего финансового Мальстрема, улучил минутку и позвонил жене из штаб-квартиры PIMCO в Ньюпорт-Бич (штат Калифорния)[53]. Он попросил ее спуститься к ближайшему банкомату и снять с карточки как можно больше наличных денег. Она не сразу поняла, зачем ей это нужно делать. Тогда он объяснил: есть опасение, что американские банки завтра не откроются.

Такая страшная перспектива – полный паралич самой мощной финансовой системы в мире – оказалась платой за то, что мы позволили Уолл-стрит усовершенствовать свою централизованную модель взимания ренты с клиентов. Окончательную социальную цену подсчитывают до сих пор, но уже понятно, что она намного выше, чем та, которую любой бухгалтер может сложить в долларах и центах. Одно из ее проявлений – горький привкус во рту у граждан, вынужденных за свой счет поддерживать проблемные банки. Постепенно он преобразовался в потерю доверия вообще ко всем организациям независимо от места их расположения – как на Уолл-стрит, так и в Вашингтоне.