Ход свиньей - Александр Андрюхин

— Просто так. Не бери в голову.

— Нет. Ты никогда не спрашиваешь просто так. Ты намекаешь на то, что я бездетная.

— Нет, не намекаю. А много у тебя было партнеров до Вороновича?

— Четверо, — нахмурилась Инга. — Первый был Лелик. По-моему, он даже не успел кончить. Успел только лишить меня невинности. И тут ворвался отец, за волосы вытащил меня из-под него и выпорол ремнем.

— Тяжелый случай! — вздохнула Юлька. — Ну с остальными ты тоже не предохранялась?

Инга грустно покачала головой.

— Остальные были подонки. Три подонка на черном «Вольво». Они просто меня изнасиловали на заднем сиденье. Я не залетела потому, что у меня был безопасный период. Ну а Воронович — он просто старый.

Юлькин взгляд сделался задумчивым. Она зыркнула глазами по груди подруги и снова приложилась к биноклю.

— Ну, задымил, задымил как паровоз, — пробормотала она.

— У тебя другое мнение, Юлька! — забеспокоилась Инга. — Ты хочешь сказать, что я бездетная? Да оторвись от этой дряни наконец!

— Я этого не говорила, — подала голос Юлька, не поворачивая головы. — Я тебе, наоборот, пообещала, что ты родишь ребенка. Но не от того, кого ты любишь.

— А я никого не люблю, — призналась Инга. — А Вороновича даже ненавижу.

Девушка неожиданно вспомнила о чудаке с Чистопрудного бульвара. Почему-то именно сейчас захотелось рассказать о нем подруге. Рассказать про Ирландию, скалистую бухту и маленькую родинку на животе.

В ту же минуту Инга принялась излагать свою ирландскую эпопею. А бывшая жрица вместо того, чтобы пощупать подруге лоб, распахнула зеленые глазищи и слушала затаив дыхание.

Воронович вскоре уехал, но девушки продолжали шептаться на четвертом этаже чужого дома, и черт знает, сколько бы они там проторчали, если бы их не спугнул какой-то субъект с полосатым пузом и бульдогом на поводке. Подруги выпорхнули из девятиэтажки и помчались домой. Дома на кухне перед кипящим чайником Инга продолжила повествовать о своих сердечных делах, а Юлька завороженно слушала, качая головой. Когда они наконец угомонились и легли, Инге опять приснилась таверна.

Несмотря на то, что отпечатки пальцев не совпали, Батурин решил задержать Ягуткина в качестве подозреваемого. Шеф отнесся к этому весьма недоброжелательно.

— Вы действительно думаете, что убил он? — спросил начальник следственного управления.

— С уверенностью утверждать не могу, но не исключаю, — ответил Батурин. — Причина избавиться от мужа любовницы у Ягуткина довольно серьезная. Главное, вдова не исключает, что он мог расправиться с ее мужем. Правда, я с ней еще не говорил, но наблюдал за их взаимоотношениями на кладбище. Они меня насторожили.

— Однако следов нет.

— Это не важно. Ягуткин мог нанять и киллера.

Следователь лукавил. Чутье подсказывало, что в этом запутанном деле лучше сделать ложный ход, чем показать бездействие. Это поможет ослабить бдительность истинного убийцы. К тому же полковник надеялся, что задержание Ягуткина в качестве подозреваемого полностью выбьет из равновесия мадам Воронович. Следователь не ошибся. Пришедшая на допрос Римма Герасимовна выглядела очень напуганной. Прежнего самообладания у нее не было и в помине.

— В принципе вы допускаете, что Ягуткин мог убить вашего мужа, — с ходу начал напирать следователь, как только она расположилась напротив него за столом.

— С чего вы взяли? Я этого не говорила! — ответила она неуверенно и виновато потупила взор.

— Но он при свидетелях грозил, что убьет вашего мужа.

Глаза Риммы Герасимовны гневно вспыхнули:

— Одно дело грозить, а другое убить, — воскликнула она с дрожащим подбородком. — В запальчивости человек себя не контролирует.

— Почему же вас так взволновало сообщение об убийстве мужа? К его самоубийству вы отнеслись, как мне показалось, довольно прохладно.

Вдова подняла глаза на следователя и произнесла сквозь зубы:

— Натан мне действительно не был дорог. Конечно, нехорошо говорить о покойниках плохо, но он был из тех людей, чью смерть ждешь как освобождение. Мы с Женей устали от ожидания того дня, когда он нас наконец отпустит. Вы не знаете, что был за человек мой муж. Насколько он был изощрен в своих подлостях.

Римма Герасимовна шмыгнула и полезла в карман за платочком.

— Продолжайте! Я слушаю, — произнес следователь сурово.

— Сначала он говорил, что не может мне позволить жить с чужим человеком, потому что боится за дочь. По статистике, пятьдесят процентов отчимов насилуют своих падчериц. — Влажные глаза женщины сверкнули. — Но это ложь! Ему, как потом выяснилось, было наплевать на собственную дочь. Два года назад он ее так подставил, что мало не покажется! Подставил родную дочь! Понимаете?

— Не совсем, Римма Герасимовна. Поясните! — произнес Батурин, сморщив лоб.

— Я не знаю всех его дел, — вздохнула женщина, пряча глаза. — Знаю только, что он несколько раз пробовал себя в качестве сутенера.

— Сутенера? — поднял брови следователь, не веря собственным ушам.

— Да-да, я не оговорилась, — горько усмехнулась женщина. — Именно сутенера. Обычно люди пера подрабатывают журналистикой, открывают свои издательства. А он поставлял молодых девушек сутенерам. Вокруг него всегда крутились какие-то молоденькие поэтессы. Я в подробности не вдавалась. В его жизнь старалась не лезть, хотя догадывалась, что деньги, которые иногда к нему прилипали, зарабатывались грязно. Он и не способен зарабатывать чистыми руками. Такой вот он человек…

— Так что с вашей дочерью? — мягко напомнил следователь.

Женщина изо всех сил зажмурилась и затрясла головой.

— Зря я вам об этом рассказала. Я до сих пор просыпаюсь в холодном поту. Собственно, это не имеет отношения к делу.

— Э нет! Начали — продолжайте! — сдвинул брови следователь. — Мне сейчас важно все.

— Я не знала всех его дел, — сморщилась женщина. — Но как после выяснилось: он продал одну поэтессу каким-то туркам, а она сбежала. С него потребовали деньги обратно, а он сказал, что их уже нет. Тогда ему поставили ультиматум: либо он возвращает деньги, либо в Турцию увозят его дочь. Он выбрал второе. — Щека женщины дернулась, и глаза налились слезами. — Представьте мое состояние! Вваливаются в квартиру трое крепких ребят и на ваших глазах вяжут дочь. Я, естественно, понеслась к нему на работу, а он как ни в чем не бывало развлекается в кабинете с очередной поэтесской. Я закатываю скандал, учиняю разнос, начиная от главного редактора и кончая вахтером…

— Так, значит, это была не сцена ревности?

— Что вы! — вытаращила глаза женщина. — Какая ревность? У меня, кроме ненависти, не было к нему никаких чувств…