Три жизни Томоми Ишикава - Бенджамин Констэбл

На высоте моей головы расстояние между прутьями оказалось шире. Я без особого труда взобрался на решетку, со смехотворной легкостью миновав шипы, которые вроде как должны были мне помешать. В восьми футах над землей зиял целый ряд отверстий. Подростком я свято верил, что если в дыру пролезет голова, то пролезет и все остальное (вероятно, я случайно где-то услышал, что кошачьи усы помогают животному оценить ширину своего тела). Но в юности я был тощим. Впрочем, я до сих пор довольно строен.

Едва дотронувшись до прутьев, я пролез на ту сторону.

– Мы молодцы, Кот, или это и правда легко?

Наверное, везде стояли камеры видеонаблюдения, но я понадеялся, что на экран никто не смотрит, поскольку не ожидает, что кто-то полезет через ворота. И все-таки я старался держаться в тени. Правда, чтобы подобраться к стальной конструкции в центре, пришлось пересечь открытое пространство. Сначала я подумал, не проделать ли это ползком, но решил, что буду выглядеть слишком подозрительно.

Остров Гесперид – метеорологическая обсерватория и продукт современного искусства. Он представляет собой четыре ноги, растопыренные по сторонам дорожки, и огромный металлический диск наверху, установленный под углом, чтобы что-то отражать, хоть я и не знаю что. Возможно, облака. На каждом углу стоит какой-то прибор для сбора метеорологической информации. Они измеряют осадки, скорость ветра, температуру, атмосферное давление. Хотелось верить, что не придется наугад копать где-нибудь здесь, потому что я люблю Остров, просто из-за того, что у него такой фантастический вид. Я обошел конструкцию кругом, ища какой-нибудь более очевидный тайник. Это оказалось нетрудно. На одной из стальных ног я увидел стихотворение, написанное маркером, небрежными заглавными буквами:

НЕ ВЫРАЖАЙ ПУСТОЙ ПОРЫВ

СТРАСТЕЙ В СТИХАХ, ЧТО ПИШЕШЬ ТЫ:

ОН, ПЫЛЬ И МУСОР ЗАКРУЖИВ,

УМРЕТ СРЕДЬ ГУЛКОЙ ПУСТОТЫ.

СПОКОЙСТВИЕ И МОЩЬ – ВОТ ЧТО ЛЮБЕЗНО МНЕ.

ОНИ – КАК ТОКИ ВОД В БЕССТРАСТНОЙ ГЛУБИНЕ.

Я узнал почерк Бабочки. Я пришел без сумки, без ручки, а потому прочел стихи вслух и отвел глаза, чтобы проверить, остались ли они в памяти. Не остались. Я повторил их пятьдесят раз, пока не заучил наизусть. Как бы мне ни хотелось еще побыть в саду – потому что, конечно, это и было сокровище, – но надлежало поскорее найти бумагу и ручку. Мы с Котом вернулись к воротам и выбрались наружу, все время повторяя стихи. Я зашел в отель на углу и попросил у портье ручку. Наверное, после пережитого приключения я выглядел странно, но если он и посчитал мой вид неуместным, то не повел и бровью – и принес письменные принадлежности. То, что я записал, не так уж сильно отличалось от оригинала, и первые две строчки в любом случае были безупречно точными.

Разумеется, стихи сочинила не Бабочка, она кого-то цитировала. Вернувшись домой, я стал искать их в Интернете и нашел. Это оказался отрывок из стихотворения американского поэта и филантропа Уильяма Брайанта, написанный на подножии его памятника в Брайнт-парк (Нью-Йорк, США).

«Вот и подсказка», – подумал я.

Ждать три часа в очереди на паспортный контроль в аэропорту Кеннеди было скучно и в то же время интересно. Я сунул в карман экземпляр въездной анкеты неиммигрантской визы Бюро таможенного и пограничного контроля Департамента национальной безопасности, с ее гениальными вопросами – на память, ну или на тот случай, если захочется сделать кому-нибудь смешной подарок, тем более что их давали бесплатно.

Все в Америке как будто сошло с экрана телевизора. Роли большинства людей играли актеры, которых я почти узнавал, а человек, работавший в службе оповещения, почти наверняка был популярным рэпером, автором платиновых дисков.

– Пассажиров Смита и Джонсона, прибывших рейсом би-эй три-восемь из Лондон-Хитроу просят подойти к стойке «Британских авиалиний» за информацией о багаже, йо.

К сожалению, мое имя не упоминали, и никто не знал, где мой багаж, у которого явно имелись собственные представления о том, куда ехать, притом что ни адреса, ни извещения о своем местопребывании он не оставил. Если прибавить к этому двухчасовую задержку вылета, я должен был прибыть часов на пять позднее, чем рассчитывал. Мне стало неуютно при мысли о том, что я окажусь на Манхэттене посреди ночи, не зная, где остановиться. Я подумал, не поискать ли отель в Интернете, но в аэропорту, разумеется, ночью не работало ни одно кафе, поэтому пришлось воспользоваться указаниями служащих за стойкой информации.

– А куда конкретно вам надо?

– На Манхэттен.

– На Манхэттен – куда именно?

– Э… не знаю.

Раньше я никогда не бывал в Нью-Йорке, хотя располагал некоторыми представлениями о местах, которые мне хотелось бы повидать (и наоборот), хоть я и не знал, существовали ли они на самом деле (например, я не отказался бы побывать на улице Сезам). Кто-то однажды говорил, что мне понравилась бы Ист-Виллидж, но ведь не факт, что я обрадовался бы, оказавшись там в три часа ночи. И я не хотел называть Ист-Виллидж на тот случай, если вдруг что-то недопонял, и на самом деле это апокалиптическая свалка ядерных отходов, где живут исключительно зомби-людоеды. Тогда служащие в аэропорту просто посмеялись бы над моей очевидной глупостью.

– Ну, Нью-Йорк – большой город, и на чем ехать – зависит от того, куда вам надо.

– Как добраться до Ист-Виллидж?

– Сначала аэроэкспрессом до Говард-Бич, потом поездом А до Джей-стрит, потом пересадка и до Второй авеню. А в Ист-Виллидж – куда конкретно?

– Не знаю. Можно карту?

– У меня есть только карта бруклинских автобусов.

– А метро на ней указано?

– Сомневаюсь.

– А Манхэттен?

– Нет.

– Ладно. Спасибо.

Я сел на аэроэкспресс и уставился на табличку, где было перечислено все то, что воспрещалось проделывать на территории Международного аэропорта Кеннеди – в том числе спать. Когда я проснулся, поезд ехал задом наперед. Я проспал Говард-Бич и теперь катил в обратном направлении. Решив ненадолго дать отдых глазам, я пообещал себе время от времени приоткрывать их, чтобы проверять, на какой я станции.

Когда я проснулся в следующий раз, то отчетливо увидел табличку, гласившую «Говард-Бич». Я посмотрел на нее и попытался понять, отчего это название кажется мне знакомым. Послышался долгий «бип», двери закрылись, и поезд снова поехал в другую сторону. Я вышел на следующей станции, оказавшись на парковке, и решил дойти до подземки пешком, следуя нависавшим над головой фантастическим линиям аэроэкспресса. Я пересек парковку, прошагал пару сот метров и оказался у метро.

Я прождал около десяти минут и трижды прошел туда-сюда по платформе, когда какой-то не в меру дружелюбный толстяк принялся болтать с немногочисленными пассажирами, стоявшими со своим багажом. Я забрался в дальний конец, на свежий воздух, чтобы избежать разговора, и подумал, что сейчас самое время выкурить первую сигарету за восемнадцать часов, которые минули с того момента, как я прошел регистрацию в аэропорту Шарля де Голля. Между тем к толстяку приблизился полицейский, и до меня долетели несколько слов. Он говорил покровительственным тоном и явно без особого желания напоминал, что беспокоить ближних не следует. Потом он повернулся и направился ко мне. Когда я решил, что полицейский подошел достаточно близко, то кивнул и поздоровался. Он сказал: