Встреча в час волка - Евгения Михайлова

Людмила спрятала все в папку, услышав шаги дочери. Катя пошла на кухню, наверное, попить. Людмила быстро погасила свет, чтобы дочь не вошла к ней. Легла на спину прямо и неподвижно. И отправилась в путь. Она была Леней. Она испытала все, что узнал он. Весь этот ужас, страх, чувство беспомощности. Адскую боль. Это отложенное на вечность облегчение — побег в смерть. Да, и в этом Людмила была с мальчиком. Уже не чужим. Настолько не чужим…

Настолько, что она стала готовиться к прощанию с рассвета. Собрала себя по кусочкам после бессонной страшной битвы с призраками, долго приводила в порядок. Вышла к дочери бледная, но спокойная и уверенная. Сказала, что дело у нее будет немного сложнее. Придется заменить собою всех родственников. После завтрака посчитала деньги, отложенные на покупки, которые стояли в длинной очереди самого необходимого. И пошла с ними в небольшой магазин. Выбрала недорогое, но строгое и красивое черное платье, черный кружевной шарф, наконец-то решилась купить себе удобные и теплые сапоги. Дома достала свой «выходной» кроличий полушубок. Примерила все, вздохнула и сходила в парикмахерскую. Попросила постричь коротко, чтобы волосы не лезли в глаза. Уложила дома сама.

В день похорон Людмила вышла из дома, села в машину Тамары Ивановны, вернула ей папку. Спросила:

— На кладбище люди будут?

— Наверное. Если кто-то придет, разгонять не станут. Просто не разрешили речи произносить. Мы — организация.

— Понятно. Я — нет. Не организация. Хочу попрощаться с Леней.

На месте она шла перед Тамарой Ивановной. Встретила автобус с гробом, давала распоряжения сотрудникам. Она уже хорошо знала процедуру и людей. Женщины из Комитета солдатских матерей принесли венки и букеты. Отпевать Леню в церкви не разрешили исходя из «версии» самоубийства. И все пошли за гробом и Людмилой как за единственной родственницей.

Люди подходили, но нерешительно, держались на дистанции. Это были, судя по всему, одноклассники Лени. Они стояли, потрясенные и растерянные. Одна девочка судорожно всхлипывала, глядя на цинковый гроб. Людмилу взял за локоть мужчина в рясе и с бородой. Пошептал, что за деньги он может прямо тут прочитать молитву.

— Спасибо, не нужно, — ответила Людмила. — Раз нашему мальчику нельзя в церковь, значит, обойдемся. Бог нас видит, вам это известно не хуже, чем мне.

В небольшой толпе стояли и явно казенные люди. Когда Тамара Ивановна достала камеру, чтобы снимать на видео, они тоже начали снимать. Возможно, конечно, это были журналисты, хотя им вроде бы запретили приходить.

У могилы Людмила взяла из рук Тамары Ивановны большой портрет Лени Зимина, поставила у гроба. Затем сняла свой крестик и положила у портрета. Вокруг разложила принесенные цветы. Повернулась к тихой толпе.

— Люди, дети, — сказала она. — За этим портретом, под этой крышкой спит Леня Зимин, которого вы все знаете. Его мать не смогла встать, чтобы проводить сына. Я здесь за нее. Я просто ее друг. И я тоже мать Лени. Все женщины теперь — матери Лени, потому что тогда и там некому его было защитить. Мы сделаем это сейчас. Мы проводим его как родного человека. Как героя. Он был один против зла. И раз его убили, значит, он был во всем прав. Он не сдался силе.

— Минуточку, — рядом с Людмилой оказался невысокий человек в штатском. — Что за речи? Будьте любезны, ваши документы.

— Да нет, — медленно произнес другой человек, высокий и синеглазый. — Будьте любезны ваши документы. Отойдемте в сторонку. Я — представитель следствия. Вот поручение отдела по расследованию убийств. И я здесь работаю.

Он показал бланк поручения, аккуратно увлек низенького человека в сторону. Кивнул Людмиле:

— Продолжайте прощаться.

— Да что тут говорить, — Людмила вдруг расплакалась неожиданно для себя. — Девочки, женщины, запомните, как мы прощаемся с юным мужчиной, который не успел стать ни мужем, ни отцом. Прощайтесь и не прощайте.

И она опустилась на колени перед портретом чужого сына.

Когда они с Тамарой Ивановной шли к машине, их догнал синеглазый парень. Показал удостоверение, представился:

— Сергей Кольцов, частный детектив и внештатный сотрудник отдела по расследованию убийств. Я так понял, мы можем обращаться и к вам как к подруге матери Леонида, пока она болеет. Я имею в виду, если будут вопросы.

— Да, конечно, — ответила Людмила. — Наберите мой телефон.

В квартире Зиминых Людмила шла за Тамарой Ивановной по чистым и каким-то нежилым комнатам, пока не остановилась перед сухим, почти застывшим взглядом очень худой женщины, которая сидела в кресле, закутавшись в плед.

— Все нормально прошло, Валентина, — сказала Тамара Ивановна. — Это и есть Людмила. Сейчас покажу видео.

Валентина смотрела на дисплей камеры так внимательно и напряженно, как будто от того, что она видит, зависит теперь ее жизнь. Видимо, так оно и было. Потом она закрыла глаза и долго молчала. Людмила так поняла: она теперь повторяет просмотр. Проверяет, сохранилась ли в памяти каждая секунда. Каждое слово и каждое лицо. Тамара Ивановна очень хорошо сняла крупные планы людей. Валентина открыла по-прежнему сухие глаза и сказала:

— Подойди ко мне, Люда. Моя ты дорогая. Нет сейчас у меня человека ближе.

И когда Людмила обнимала это хрупкое, наверное, уже невесомое тело, она думала о том, какой невероятный гонорар она получила. Она получила благодарность такой страдалицы. Обездоленной и осиротевшей матери. Людмила не была такой стойкой. Она, конечно, плакала.

Потом она принесла из кухни бутылку водки и три стаканчика. Разлила и поставила перед портретом Лени на столе, рядом с Валентиной.

Валентина сказала:

— Люда, помоги мне встать. У меня получится.

Так они и помянули своего общего сына. Молча, стоя, не чокаясь.

Людмила не стала отказываться от денег Валентины. Сумма оказалось немаленькой. Людмила дома положила ее в чистый конверт и написала на нем «Леня». Она там, у его портрета, увидела, какой надо сделать памятник. Из светлого мрамора с выбитым хорошим художником большим портретом на белом фоне в серебряном овале с надписью: «Любим тебя, сын. Женщины России». Валентина дала добро на такой текст.

Так решила распорядиться своим заработком на этот раз Людмила. Она чувствовала себя странно. Не проходила глубокая скорбь, но с ней уживались какие-то силы, которых раньше Людмила не чувствовала в себе. Позвонил Сергей Кольцов, чтобы спросить о самочувствии Валентины, и Людмила сказала, что она будет в любом случае ходить на все судебные заседания. Она эту семью не оставит.

А в ее карьере что-то явно изменилось после этих похорон. Заказчиков появилось много, это часто были интеллигентные, серьезные люди, которые тоже оказались в беспомощном состоянии перед горем. Часто просто не могли доехать. Или растеряли по жизни всех родственников и друзей, которые могли бы поддержать. Проблемы стали уходить. У внука опять появилось приданое. Людмила даже по кусочкам делала ремонт в квартире. Вопрос: «чем покормить детей?» — не был ни единственным, ни даже основным.