Социальная справедливость и город - Дэвид Харви

Гетерогенность социальных и культурных ценностей также подрывает любую упрощенную теорию перераспределения дохода в городской системе. Возможно, лучше всего это можно продемонстрировать, вернувшись к поднятому, но не обсужденному вопросу в параграфе о доступности и цене ресурсов, а именно к тезису о том, что ресурсы должны рассматриваться как технологические и культурные оценки стоимости. Поскольку принятое нами определение реального дохода содержит фразу «распоряжение ресурсами», культурные и технические представления разных групп общества автоматически будут влиять на то, что станет измеряться как реальный доход. Два индивида могут владеть одинаковым ресурсом, но если их ценность различна, то реальный доход индивидов различается. Следовательно, имеет смысл задаться вопросом, как влияет этот факт на теорию перераспределения дохода.

Позвольте мне сначала определить некоторые термины. Под технологической оценкой стоимости я понимаю то, что индивид должен владеть различными когнитивными навыками и технологическим оснащением, чтобы быть способным воспользоваться ресурсной системой города. Под культурной оценкой стоимости я подразумеваю то, что индивиды должны обладать системой ценностей, которая мотивирует их желание использовать эти ресурсы. Технология частично состоит из соответствующего «оборудования» — механизмов, орудий и т. п., а частично — из когнитивных навыков, необходимых для использования этого оборудования. Люди, выросшие в сельской местности, часто не имеют необходимых когнитивных навыков, чтобы справляться с жизнью в городе или пригородах; житель пригородного района может таким же образом быть обделен навыками жизни в деревне или в центре города; а жителю центра может не хватать навыков, чтобы приспособиться к жизни в пригороде или на ферме. Когнитивные навыки можно приобрести, можно научиться жить в разных средах. Но эти навыки, вероятно, не распределены в населении равномерно, а поскольку обучение подкрепляется успешным опытом (или специальными мерами), люди совершенствуют свои навыки обращения со своим собственным окружающим миром, поскольку он их постоянно испытывает на крепость. Так что знания об окружающем мире совсем не независимы от того, какой мир тебя окружает. От того, какой окружающий мир создан в городской системе, зависит, какие когнитивные навыки развиваются у жителей. В условиях относительной изоляции мы можем ожидать, что обнаружим отдельные подгруппы населения со специфическими когнитивными навыками, развитыми в результате взаимодействия с определенным типом городской среды: так, житель трущоб обладает навыками весьма отличными от навыков, необходимых деревенскому жителю. Когнитивные способности, конечно, не просто производная от среды. Врожденные способности и образование, безусловно, играют роль. Подумайте, например, о способности к абстрактному рассуждению и схематизации пространственных отношений — навык, который тесно связан с другими аспектами интеллекта (Smith, 1964). Такой навык схематизации позволяет индивиду понимать пространство как идею и использовать его как ресурс. Те, у кого таких навыков нет, вероятно, будут поглощены пространством. Это различие имеет значение для нашего понимания перераспределения дохода, поскольку оно напрямую оказывает влияние на мобильность и возможности доступа. Так, Пал (Pahl, 1965) предположил, что более высокий доход и лучшее образование создают предпосылки для более активного использования пространства, в то время как низкодоходные группы «пойманы» пространством. Дал (Dahl, 1963, 137) также отмечает, что высокодоходные группы «используют физическую окружающую среду как ресурс в отличие от групп с низким социально-экономическим статусом, которые инкорпорируют окружающую среду в себя». Уэббер (Webber, 1963) также выдвигает гипотезу, что все, кроме самых бедных слоев, сейчас уже освободились от ограничений, накладываемых «территориальностью». Насколько бы ни были близки к правде эти высказывания, представляется разумным предположить, что когнитивные навыки зависят от образования, интеллекта и опыта взаимодействия с окружающей средой и эти когнитивные навыки, в свою очередь, влияют на ценность ресурсов для данного индивида.

Подобным же образом мы можем предположить, что культурные ценности находятся под влиянием (среди прочего) возможностей, создаваемых городской средой. Культура развивается частично путем «специфического структурирования ситуации, в которой индивиду предлагается какой-то стимул, и специального структурирования ответа, который может быть дан на этот стимул» (Smithet. Al., 1956, 25; см. также: Klukhohn, 1954). Так что мы можем трактовать культурную эволюцию внутри городской системы отчасти как процесс реорганизации физических и социальных стимулов, которые в ней содержатся. Дизайнеры окружающей среды (например: Sommer, 1968) отметили бы важность физических стимулов в определении образцов поведения, что не говорит о том, что они являются единственными стимулами для культурных изменений, как полагают некоторые наивные средовые детерминисты. Давайте теперь рассмотрим, как это соображение поможет нам понять культурную динамику городской системы. Большинство решений, принимаемых относительно пространственного планирования городской системы, вероятно, принимаются небольшими и влиятельными олигопольными группами (или при их настойчивом давлении). Эти группы, следовательно, переопределяют физические стимулы (скоростная дорога там, электростанция здесь и т. п.) для больших масс плохо организованных людей. Небольшая кучка влиятельных субкультур в городской культуре определяет систему стимулов для всех других субкультур. Большинство субкультур в городской системе плохо контролируют различные конфигурации стимулов (визуальных, кинестетических, социальных и т. д.) в разных частях городской территории, что, вероятно, создает достаточно резкие культурные различия. То, что может произойти, демонстрируется опросом об отношении к загрязнению воздуха в Сент-Луисе: в пригородных районах заметна очевидная обеспокоенность загрязнением воздуха, а в центральных районах, где проблема стоит наиболее остро, мнение на этот счет слабо сформировано. В центре города настолько много других проблем (безработица, недостаток жилья, зон отдыха и т. д.), что негативные стимулы от загрязнения воздуха практически не замечаются. Формирование установок, таким образом, зависит от определенной конфигурации стимулов, существующих в определенном городском контексте. Когда развивается культурное разнообразие и образуются барьеры для передвижения, культурное расслоение в городской системе идет полным ходом (Thompson, 1965, 106). Культурные установки у жителей центра всегда отличались от установок жителей пригородов, и нет ощущения, что различия эти стираются. Поэтому мне трудно принять тезис Маркузе (Маркузе, 1994) о том, что культурные ценности становятся все более однородными (и поэтому общество лишается сил, стремящихся его изменить), или эквивалент этого утверждения в отношении пространственной формы, когда «одномерный человек» поселяется в том, что Мелвин Уэббер назвал «пространством городского не-места» (Webber, 1964). В городской системе действуют мощные силы, способствующие культурному разнообразию и территориальной дифференциации.

Следствия этого заключения представляют интерес. Во-первых, любая теория перераспределения реального дохода должна включать кросс-культурные сравнения. Во-вторых, решения о размещении и распределении благ и услуг в городской системе — Парето-несопоставимые. Поэтому весьма проблематично сравнивать ценность, скажем, открытого пространства в разных частях города. Разные группы будут проявлять разную степень гибкости в отношении использования открытого пространства, а некоторые группы могут не выразить интереса к его использованию вовсе. Соответственно, обустройство больших парков для жителей центральных районов, которые могут (возможно) не быть технически оснащены или культурно мотивированы для использования этих парков, не принесет им никакой пользы с точки зрения перераспределения дохода; на самом деле это все равно что подарить машины для производства мороженого индейцам бора в Бразилии.