Междукняжеские отношения на Руси. Х – первая четверть XII в. - Дмитрий Александрович Боровков

бебо в немь лсти, но простъ мужь умом, не вздая зла за зло. Колико бо ему створиша кияне: самого выгнаша, а дом его разграбиша, и не взда противу тому зла. Аще ли кто дееть вы: сечець исече, то не сь то створи, но сынъ его. Пакы же брата его прогнаста и, и ходи по чюжеи земли блудя, и седящю ему пакы на столе своемь. Всеволоду пришедшю побежену к нему, не рече ему: „колико от ваю прияхъ, не вдасть зла за зло“, но утеши рек: „елмаже ты брате мои показа ко мне любовь, введе мя на столъ мои и нарече мя старейшину собе (курсив наш. – Д. Б.), се азъ не помяну злобы первыя, ты ми еси братъ, а я тобе и положю главу свою за тя“»)[353]. По большей части, содержание этого некролога представляет собой пересказ фрагментов статей 1068 г., 1073 г. и первой части той же статьи 1078 г. Но в первой части статьи 1078 г., где приведена речь Изяслава, о «старейшинстве» не упоминается. Нет этой информации и в статье 1077 г., рассказывающей о примирении Изяслава с Всеволодом, где изложение событий представлено в виде протокольной констатации факта («Всеволодъ же [иде] противу брату Изяславу на Волынь и створистамиръ. И пришедъ Изяславъ седе Кыеве месяца иуля 15 день»)[354]. Из этого можно сделать вывод, что Изяслав вернулся на киевский стол благодаря политическому компромиссу, а не привилегированному положению «брата старейшего». Более того, в первой части статьи 1078 г. князь подчеркивает приверженность иному политическому принципу – принципу братского совладения («аще будеть нам причастье в Русскеи земли, то обема, аще лишена будеве, то оба, азъ сложю главу свою за тя»). Данное противоречие позволяет отнести упоминание о «старейшинстве» в статье 1078 г., которое якобы признал Всеволод, к позднейшим дополнениям. Но если первая часть статьи, где Изяслав Ярославич выступает поборником братского совладения, могла появиться не раньше, чем в самом конце 1070-х или в начале 1080-х гг., то следующий этап формирования, на котором к первоначальному тексту был присоединен пространный некролог, следует отнести к более позднему времени – иначе объяснить изложение под 1078 г. одних и тех же событий сначала в виде прямой речи, а затем в виде «резюме» не представляется возможным. Данное наблюдение органично сочетается с точкой зрения П.П. Толочко, отметившего, что текст статьи 1078 г. «не производит единого и цельного повествования»[355], а также с предположением Б.А. Рыбакова, отнесшего появление панегирического некролога князю к княжению Святополка Изяславича[356], и С.М. Михеева, который атрибутировал его одному из составителей «Начального свода»[357], что, в совокупности, может служить дополнительными аргументами в пользу гипотезы Л.В. Черепнина. Итак, с одной стороны, есть основания полагать, что упоминание о приоритете «старейшинства» в статьях 1054 и 1078 гг. появилось одновременно; с другой стороны, это согласуется с фактом текстологической близости статей 1054, 1093 и начала статьи 1097 г. Данное обстоятельство заставляет пересмотреть утверждение Н.В. Шлякова и А.А. Шахматова о том, что появление запрета на нарушение границ в тексте статьи 1054 г. связано с событиями 1073 г. Переворот 1073 г. лишь создал прецедент «преступления предела братнего» в семье Ярослава, но пик злоупотребления им падает на конец XI столетия. В этом отношении династическая коллизия 1073 г. мало чем отличается от династических коллизий 1090-х гг., поэтому введение данной «нормы» в текст статьи 1054 г. можно приурочить ко времени Святополка Изяславича и Владимира Мономаха, отказавшегося в 1093 г. от «внеочередного» занятия княжеского стола в Киеве, выступив поборником доктрины «старейшинства»[358], которой, как следует из дальнейшего изложения его политики, он руководствовался в пределах, отвечавших его собственным интересам.

Таким образом, «ряд» Ярослава, который мог иметь место между концом 1052 и началом 1054 г., касался только раздела городов. Новация его заключалась только в конкретном их составе: с одной стороны, он предоставил автономию двум важнейшим центрам «Русской земли», выведя их из непосредственного подчинения Киеву; с другой стороны – укрепил положение киевского князя передачей ему контроля над Новгородом и большей частью Правобережья Днепра (за исключением Волынской, Полоцкой и части Смоленской земли). Но даже если осуществленный Ярославом раздел латентно отвечал интересам Изяслава, никакого распоряжения о приоритете «старейшего» сына он не оставил. Соответствующая «декларация» в статье 1054 г. появилась не ранее рубежа XI–XII столетий, в пользу чего говорит тот факт, что приоритетное положение Изяслава среди братьев нигде, кроме позднейшего комментария к статье 1078 г., не подчеркивается. На наш взгляд, официальное провозглашение приоритета «старейшинства» при Ярославе являлось невозможным по причине того, что с формальной точки зрения приоритет принадлежал бы не Изяславу, а сидевшему в «порубе» Судиславу, который в качестве последнего представителя предыдущего поколения князей с генеалогической точки зрения являлся «старейшим в Володимери племени» (М.С. Грушевский)[359]. В этом случае появилось бы противоречие между теоретической доктриной и практическим положением дел, так как решение Ярослава, по существу, создало прецедент наследования киевского стола «младшим» представителем княжеской семьи (который он получил как «отчину»)[360] в обход «старшего». Показательно, что возможных провокаций со стороны Судислава опасался не только Ярослав, но и его сыновья, которые в 1059 г. освободили дядю из «поруба» при условии его пострижения в монахи, т. е. абсолютной нейтрализации любых политических претензий с его стороны (это соглашение впервые в истории междукняжеских отношений было скреплено присягой и, по словам А.Е. Преснякова, являлось первым примером «столь обычного в позднейшее время приема удалять пострижением неудобных людей с политического поприща»)[361].

Проведенный анализ источников позволяет говорить лишь о том, что в основе политического решения Ярослава I, реализованного в 1054 г., лежала только идея единения («одиначьства») его сыновей, выраженная коллективным характером принятия решений в конце 1050-х и 1060-х гг.[362] Представление о том, что именно этим актом в княжеской семье был санкционирован приоритет «брата старейшего», должно быть отвергнуто, как не имеющее прочных текстологических аргументов. Идея «старейшинства» приобрела политическую актуальность лишь в процессе трансформации политического режима, известного в историографии как триумвират «Ярославичей», во второй половине 1060—1070-х гг.

Трансформации «триумвирата» Ярославичей

В конце 1050-х гг. на страницах летописей еще фигурируют коллективные действия князей. Так, в ПВЛ и НІЛМ под 1060 г. сообщается, что «Изяславъ, и Святославъ, и Всеволодъ, и Всеславъ совокупи[ша] вои бещислены [и] поидоша на конихъ и в лодьяхъ бещислено множество на Торкы. Се слышавше торци, убояшася, пробегоша и до сего дне, и помроша бегаючи Божьимь гневомь гоними, ови от зимы, друзии же гладомь, ини же моромь и судомь Божьимъ, тако Богъ избави хрестьяны от поганыхъ»[363]. Пространный характер этого сообщения, присоединенного к