След кайова - Луис Ламур

— Всего по восемь на брата, — улыбнулся Роди, — и еще двое про запас. Кон, оставишь мне одного из этой парочки, идет?

Дверь салуна распахнулась.

— Вы собираетесь ужинать? — позвал бармен. — Все на столе.

Ночь, темная и беззвездная, опустилась на прерию. Скоро завоют койоты.

Фланаган присоединился к нашему столу, довольный появлением компании. Его работа редко предоставляла возможность общения и требовала своеобразного мужества. Он целыми днями просиживал у телеграфного аппарата, причем револьвер всегда лежал в нескольких дюймах от его руки, а обрез и винчестер стояли неподалеку.

Дважды он оказывался совершенно отрезанным от мира: первый — когда индейцы сорвали провода на медные украшения, а второй — когда бизон вздумал почесаться о телеграфный столб.

Кого только не было на Западе! Д'Артагэ и Мегари окончили колледж. Первый учился в Париже и Квебеке, последний — в Дублине и Лондоне. Роди Линч все образование получил на спине своей лошади. Я ни разу не видел, чтобы он читал газету. Что касается Батери Мэйсона, то он вырос в трущобах Нью-Йорка и подался на Запад, потому что именно туда направлялось большинство искателей приключений. Оставшись на новых землях, он больше походил на человека с Запада, чем его кровные жители.

Галардо — случай особый. Его семья переехала в Нью-Мексико с первыми поселенцами. Они открыли школы еще до того, как капитан Джон Смит высадился в Вирджинии, и у них уже выросли дети, когда пассажиры «Пилигрима» сошли на берег в Плимут-Рок. В свободное от работы на отцовском ранчо время Галардо несколько лет посещал церковную школу в Санта-Фе.

Окинув взором стол, я радовался, что такие люди сидели рядом.

— Фланаган, — обратился я к связисту, — ты хорошо знаешь свою железную дорогу. Помоги найти место на подходе к станции, скажем, с достаточно крутым подъемом, где движение поезда замедляется и мы могли бы сесть в него на ходу.

— Сожалею, но на расстоянии, которое вам удастся покрыть за имеющееся у вас время, такого участка нет. По крайней мере, я не могу припомнить ничего подобного.

— А почему бы не на станции, — предложил Мегари, — когда они будут выходить из поезда.

Конечно, при высадке всегда возникает неразбериха. Ею можно воспользоваться, но все же риск оставался велик. Несомненно, кое-кто не успеет толком проснуться, но многие смогут за себя и постоять, и как только завяжется перестрелка, первые быстро очухаются и придут им на помощь. Мы можем серьезно покосить их ряды, но не победить. А всем известно, как тяжело выбраться из перестрелки, коль скоро она началась…

Меня мучили сомнения относительно того, что нам лучше предпринять.

Никто не хотел продолжать разговор, и, поужинав, я вышел на улицу.

Было очень тихо. Несколько сверчков пели в траве около здания. Побродив вокруг, я заметил недалеко от станции сложенные стопкой шпалы, подтянулся и уселся сверху. Оставалось очень мало времени, а я совсем не представлял себе, как вести сражение.

Если наемникам, остановить которых мы приехали, удастся проскочить мимо нас и попасть в город, придется отступить и забыть о военных действиях. Уже сейчас там, в городе, наши друзья сражались насмерть, поскольку горожане наверняка попытались перерезать заграждение в наше отсутствие.

Те, кто остался с Кэйт, так же, как и те, кто был со мной, боролись за нашу честь. Так уж было заведено в этой стране: нанимаясь на работу, погонщики не только выполняли ее, но и участвовали во всех сражениях своей команды. Жизнь не давала им другого выбора, и каждый знал, что во всем может положиться на тех, с кем работал и на кого работал. Ввязавшись в эту войну, они надеялись на меня, я же все еще не знал, что делать.

А там, где-то в темноте, далеко отсюда, но с каждой минутой приближаясь, мчался поезд, который вез смерть. Так или иначе, я должен принять решение.

Однако мучился я безрезультатно — план не выстраивался, и постепенно мысли мои потекли в другом направлении. Снова и снова я возвращался к тому холодному утру в Техасе, когда на рассвете, стоя около костра, где особенно остро чувствуется запах обуглившегося дерева, смешанного с дымом горящих веток и ароматом кофе, Кэйт заявила, что никуда не поедет, потому что пришла сюда, чтобы поселиться.

Что я мог возразить такой женщине? Однако я пытался.

— Миссис Ланди, — говорил я, — посудите сами. Вон там, совсем рядом, пролегает тропа команчей, по ней они совершают рейды в Мексику. Апачи считают эту страну своей. Поверьте, здесь не место для одинокого мужчины, не говоря уже о женщине с подростком.

— Мы собираемся остаться, — невозмутимо ответила она. — Здесь наш дом.

Дом? Они поселились в тощей долине с торчащими ребрами камней, одолженной у неведомых созданий ада.

Здесь имелась вода, здесь росли трава и тополя, шелестящие своими листьями, но больше здесь положительно ничего не было. На сотню миль ни одного белого человека, и только Богу известно, где можно повстречать первую белую женщину.

Со временем можно, конечно, починить сожженный домик и часть начатого еще ее мужем каменного загона. Но этого мало.

— У вас симпатичный мальчуган, — продолжил я атаку, заходя с другой стороны. — Ему нужно получить образование.

— У меня неплохое образование, — отвечала она, — и я смогу обучать его.

— Вам придется забыть о красивых нарядах, балах и вечеринках, о женских разговорах.

— Мне будет всего этого не хватать.

— Если вам потребуются деньги, — начал я осторожно, — то…

— Нет, — твердо отрезала она, — нам не нужны деньги. У меня есть немного, дело не в них. Мы выбрали наш путь, мистер Дюри, и мой муж предпочел это дикое место. Но здесь есть, где добыть скотину. И еще. Какое-то время никто не станет оспаривать нашу собственность. А потом мы будем готовы претендовать на нее сами.

— Если вы обещаете простить мою дерзость, я вынужден сказать: вы либо очень мудрая и бесстрашная женщина, либо идиотка.

И она впервые улыбнулась мне самой очаровательной улыбкой, какую только можно представить.

— Мне бы очень хотелось это узнать, мистер Дюри. Очень хотелось.

Дикого скота вокруг действительно бродило много. Я не мог себе представить женщину в роли ковбоя. Бросать лассо, вязать и клеймить диких быков и бизонов — занятие для настоящих мужчин с волосатой грудью и дублеными руками. Так я ей и сказал.

Она холодно посмотрела на меня, как не умел смотреть никто другой, и спросила:

— А ваша грудь как, мистер Дюри?

Я ничего ей не ответил, но заметил:

— Вам нужен дом. Для этого вы выбрали не очень подходящее место.

— Знаю, — спокойно ответила она. — Мой муж плохо разбирался в таких вещах, но он очень старался. Думаю, проще критиковать, чем помогать.