Цель оправдывает средства - Марина Серова

— Вот и чудненько, — расцвел Зайберт, — а то журналисты напридумывали…

Заметку мне еще писать какую-то про министра. Мне бы только кассету найти с компроматом, и все. Больше никакой помощи от меня министр не дождется.

И кассету-то я ищу не из-за большой любви к министру или банального патриотизма — я на Грома работаю, вот и все…

— Так, значит, я на вас рассчитываю, — проникновенно произнес Виктор Федорович.

— Конечно, — пообещала я, — рассчитывайте.

— Машина за вами придет в десять часов вечера завтра. Вы же в гостинице «Кзыл-Жар» остановились?

— Да, — ответила я.

— И чудненько. Идите, отдыхайте, — разрешил Зайберт, — а на всякие пресс-конференции и встречи вам являться необязательно. Я дам вам и пресс-релизы потом, и аудиозаписи с конференций… Все путем будет… Отдыхайте.

— Спасибо, Виктор Федорович, — поблагодарила я, — я и правда лучше отдохну, а то разболеюсь, а дома дети… Дела еще в редакции.

— Ну, хорошо, — сказал напоследок Зайберт, — только просьбочку мою не забудьте!

— Как можно! — воскликнула я. Мы наконец распрощались.

«Какая жалость, что я не захватила с собой в поездку набора для маскировки, — думала я, лежа на диване у себя в номере, — сейчас бы загримировалась — пошла в аэропорт, и все дела. И никто не узнал бы».

Да ладно. В конце концов, когда прилетит самолет с министром, уже темно будет, поздно, да и одеться можно так, что никто даже и не подумает, что я — это я, журналистка из города Тарасова Ирина Зиновьевна Чернышева.

Через два часа надо бы уже выходить. Потусуюсь на аэровокзале, смешаюсь с народом, потом вычислю Волка… Сделаю дело и снова смешаюсь с народом.

Только бы у меня все получилось!

Волк очень умен, хитер и опытен. Последнее настораживает меня больше всего.

Если все пойдет как надо, завтра с утра на встречу с Кириллом не пойду, лучше попозже к нему домой наведаюсь.

Ну, а вечером…

Вечер у меня занят. На вечер меня уже пригласили. Не все же — с наркоманами по помойкам бегать.

* * *

— А ну, пошла отсюда, образина!!

Я отшатнулась в сторону, чтобы уйти от удара. Вот сволочи, нападают на беззащитную женщину…

— Тебе сказали же — пошла вон отсюда, алкашка сраная! И как таких пускают в здание аэровокзала. Да еще — в буфет. Аппетит людям портить.

— Д-да, — поддакнул другой, — т-точно.

Пьяный.

Их двое — казахи, один поджарый, в дорогом кожаном плаще с модной трехдневной небритостью на лице, молодой; а другой намного старше, седоусый, небольшого роста и тоже сухощавого телосложения.

По всей видимости, они — отец и сын.

Я отошла подальше от них. Встала рядом с баком пищевых отходов. Проходящий мимо милиционер неприязненно покосился на меня:

— Шла бы ты, мамаша, домой, нечего тебе здесь делать. И пьяная еще… Вот разит так разит… — усмехнулся и пошел дальше, палочкой своей резиновой помахивая.

А это от бака с пищевыми отходами разило.

— Эй, тетя! — Это на меня еще и буфетчица внимание обратила — румяная дебелая матрена в грязном желтом фартуке. — Ну-ка, вали отсюда!

Я молча направилась к выходу из буфета. Шла, согнув спину и волоча ноги.

— Ходют тут всякие, — донеслось мне вслед ворчание буфетчицы, — стаканы потом пропадают и тарелки с вилками. Бомжи проклятые…

Н-да, вот уж замаскировалась так замаскировалась. И никакого набора для маскировки не понадобилось — обошлась подручными средствами.

Я хотела нарядиться так, чтобы ничье внимание не привлекать, только что-то мне это плохо удается — каждый норовит пнуть или послать подальше.

Что за народ?..

Надо уйти, пока не прилетел самолет, спрятаться от людских глаз, а то мне уже тошно становится. И как настоящие бомжи живут? Каждый день выдерживать чудовищной силы водопад презрения и унижения.

Никаких нервов не хватит.

Ага — вот.

Я увидела облезлую дверь с непонятной надписью на казахском языке. Под надписью висела драная картонка, на которой по-русски было намалевано: «Туалет не работает. Ремонт».

Отлично. То, что надо. Если бы еще эта дверь была открыта…

Я оглянулась — вроде никто на меня не смотрит. Ни милиционеров, ни работников аэровокзала в моем поле зрения не было. Я быстренько направилась к двери.

Вот здорово! Открыто.

Еще раз оглянувшись — нет, никто не смотрит, — я толкнула дверь и вошла в полутемное, пропахшее нечистотами помещение.

Нашарив рядом с дверью выключатель, я включила свет — загорелась лампочка на тонком черном шнуре, низко свисающая с покрытого желтыми пятнами потолка.

Хорошо — на двери с внутренней стороны я разглядела массивный засов. Вот и закроемся — я с трудом задвинула засов в соответствующие пазы — такой он тяжелый был.

Вот теперь никто не войдет, пусть думают, что это рабочие дверь заколотили.

А я еще часок здесь посижу, чтобы внимания окружающих не привлекать. А как время придет, так гостеприимное обиталище это покину.

Внимание окружающих я, может быть, и привлекаю, но, если у меня получится то, что я задумала — то есть если операция по ликвидации Волка удастся мне, — вряд ли на меня падет подозрение.

В углу туалета я заметила запыленное зеркало, покрытое паутиной серебряных трещин.

Я подошла к зеркалу.

Удачно я загримировалась, ничего не скажешь.

Взлохматив и спутав свои волосы, я еще испачкала их зубной пастой и вареньем, посыпав потом получившееся пылью, которую наскребла в углах комнат моего гостиничного номера.

На костюм мне пришлось немного потратиться — я сбегала быстренько в ближайший магазин одежды и купила там на остававшиеся у меня тенге самую дешевую юбку и самый дешевый свитер.

Вернувшись в гостиницу, я полчаса плясала на купленной одежде, предварительно испачкав ее всем, что нашла в своем номере, что пачкаться могло — клеем, томатным соусом, шариковой ручкой и так далее.

Ну, разрисовать себе лицо — кровоподтеки и ссадины на откровенно синюшном фоне — это было проще простого. Меня этому искусству и в Военно-юридической академии обучали, и еще у меня способности есть к живописи.

Если судить по тому, что я вижу сейчас в зеркале, — то да, правильно, есть у меня такие способности.

Только вот странный, извращенный вкус какой-то у меня.

Ни документов, ни денег я не взяла с собой. На тот случай, если меня задержат.