Вторжение - Михаил Серегин

А потом Станислав Сергеевич и вовсе обалдел – на востоке над лесом появилось едва заметное свечение, с каждой минутой нараставшее и охватывающее все большее пространство. Сначала у Кузовкова даже перехватило дыхание от предчувствия чего-то грандиозного и необычайного, но, к счастью, он довольно быстро сообразил, что стал свидетелем банального рассвета, после чего сразу сник и, пристыженный, тихо заполз в свой спальный мешок, чтобы успеть вздремнуть хотя бы несколько минут до того, как первые лучи солнца позолотят верхушки деревьев.

К большому удивлению Шпагатова, предсказание самоуверенного профессора оказалось точным. Конечно, скакать подобно козлу на следующий день он еще не мог, но почувствовал себя гораздо лучше. Отек на ноге спал, и на нее даже можно было наступать, правда, с превеликой осторожностью. Наверное, отправиться в поход у Шпагатова не получилось бы, но этого и не требовалось. Вся группа, как выразился картограф Фишкин, «зависла» на том участке леса, где на нее вышел Шпагатов. Каждый занимался своим делом – кто-то замерял электромагнитный фон местности, кто-то собирал образцы грунта и флоры, Фишкин, например, проводил топографическую съемку местности, еще кто-то варил пищу, а Шпагатов сидел в палатке и обливался потом от страха.

Его намерение рассказать своим спасителям правду об Али и его компании улетучилось с первыми лучами солнца. Сначала всем вообще было не до него – подъем, завтрак, инструкции Хамлясова. Потом Шпагатова навестила Валентина и еще раз перевязала ему ногу, предварительно намазав ее какой-то вонючей мазью. Она шутила и посмеивалась, стараясь подбодрить пациента, но Шпагатов чувствовал, что мысли ее витают где-то далеко, и не стал ей ничего говорить.

Еще меньше вызывал у него доверия сам профессор Хамлясов, который шумно ввалился в палатку сразу после ухода врача, отечески похлопал Шпагатова по плечу и, произнеся несколько бодрых напыщенных фраз, тут же исчез.

Шпагатов хотел поговорить с Фишкиным или Корнеевым, но их нигде не было видно. Правда, и бандитов на поляне тоже не обнаружилось – после завтрака они куда-то смылись, – и Шпагатов предположил, что они решили покинуть группу от греха подальше. Эта мысль очень ему понравилась и принесла успокоение. На правах больного Шпагатов еще немного вздремнул в одиночестве, а когда проснулся, рядом с ним уже сидел Али.

Это было так неожиданно, что Шпагатов растерялся и, недолго думая, бросился на четвереньках прочь из палатки. Он был на удивление проворен, но у входа в палатку он наткнулся на поджидавшего его Валета. Тот пинком ноги загнал его обратно, а потом уже сам Али железной рукой схватил Шпагатова за горло и сильно сдавил его.

Лицо у Шпагатова посинело, глаза вылезли из орбит. Он захрипел и попытался оторвать руку Али от своей глотки. С таким же успехом он мог попробовать укусить камень. Мир вокруг Шпагатова уже начал катастрофически темнеть, и тут Али неожиданно отпустил его.

Шпагатов упал навзничь и, ловя ртом воздух, забился в конвульсиях. Али с любопытством некоторое время смотрел на него, а потом спросил:

– Хотел нас кинуть, недоносок?

Как ни было плохо Шпагатову, но он все-таки нашел в себе силы простонать, что ничего подобного не имел даже в мыслях и все получилось совершенно случайно.

– Кинуть нас хотел! – убежденно заявил Али. – А знаешь, что за это бывает?

Шпагатов изо всех сил закивал головой, хотя ничего не знал, а только догадывался. Между тем Али как будто забыл про него. Он с интересом разглядывал интерьер палатки, особенное внимание уделяя рюкзакам ее обитателей. Немного подумав, он выбрал один из рюкзаков и, расстегнув один из боковых карманов, запустил туда руку. Лицо его просветлело.

– Ну, Тушканчик, считай, что тебе крупно повезло! – объявил он. – Видишь, какой фарт попер? Видать, рука у тебя легкая. Удачу ты приносишь.

Шпагатов с ужасом увидел, что Али вертит в руках пухлый кожаный бумажник. Вещь была дорогая, даже щегольская, и Шпагатов подумал, что, скорее всего, бумажник принадлежит самому профессору. Али подтвердил его догадку.

– Хамлясов Борис Александрович, – прочел он в паспорте, который достал из бумажника. – Ну и борода! Чистый Карл Маркс! Погляди, Тушканчик!

Он небрежно швырнул паспорт Шпагатову, а сам принялся рыться в бумажнике дальше.

– Круто, – уважительно заметил он вскоре. – Борода, оказывается, не такой придурок, как можно предполагать. Бабки у него водятся. Даже в избытке. Поэтому не грех будет немного у него позаимствовать. Зачем ему в лесу деньги? – ухмыльнулся он.

Шпагатов с беспокойством наблюдал, как довольно пухлая пачка денег из бумажника профессора исчезает в кармане Али. А тот подмигнул ему и сказал веско:

– Вякнешь – точно придушу! Даже «мама» не успеешь сказать. И вообще пасть свою на замке держи. Только ее раскроешь – и сразу труп. Понял?

– П-понял, – прошептал Шпагатов.

– Ты нас не видел и знать не знаешь, – продолжал Али. – А как в лес попал – сам отмазывайся. И еще… Профессор на болота идет, в Черную Топь. И нам туда же. Из тебя проводник теперь хреновый, поэтому мы с ним идем. Но ты от нас не отделаешься, Тушканчик. Всякое может случиться, и ты у нас про запас будешь. Только не воображай, что сумеешь кинуть нас еще раз.

– Я не буду, – тихо сказал Шпагатов.

– Ясно, что не будешь, – презрительно отозвался Али. – Иначе мы тебя здесь и закопаем.

Шпагатов все еще держал в руке паспорт Хамлясова. Пальцы его позорно тряслись. Али вырвал из них паспорт, запихал в бумажник и отправил тот на место – в боковой карман рюкзака.

– Ну так мы пошли, – сообщил он Шпагатову. – Если что, так нам тебя и искать не надо.

После этого визита у Шпагатова пропала всякая охота трепать языком. Да его никто ни о чем и не спрашивал. Даже о том, при каких обстоятельствах он повредил ногу и по какой причине оказался один в лесу. Почему-то все решили, что Шпагатов – просто заблудившийся грибник. Его кормили, врач обрабатывала ему ногу, а в остальном про него как будто забыли. Группа Хамлясова продолжала заниматься своими серьезными делами, а в минуты отдыха ее участники травили анекдоты, вспоминали забавные случаи из собственной жизни, каких-то общих знакомых, Москву и совершенно не обращали внимания на Шпагатова. Это было немного странно, потому что, как-никак, Шпагатов был местным жителем и мог порассказать путешественникам кое-что о Черной Топи, но, похоже, его рассказы никому не были нужны. Шпагатов заметил, что, несмотря на весьма специфическую цель экспедиции, по крайней мере, половина ее участников вообще не заводила разговоров о пришельцах, неопознанных объектах и прочих чудесах. Создавалось впечатление, что эта тема интересует двух-трех человек, не больше. Это было очень необычно. Шпагатов представлял себе столичных ученых большими энтузиастами.

Он даже попытался выяснить у врача Валентины причину такого равнодушия. Но от застенчивости так витиевато построил вопрос, что та с большим трудом поняла, чего от нее хотят. А когда поняла, то ответила с некоторым раздражением: