Взорванная судьба - Фёдор Быханов

От вездесущей пыли плотно прикрыв мягким платком лицо с хрящеватым носом и тонкими, в ниточку, губами, он оставил лишь щелку для глаз. Затем, пользуясь такой неожиданной защитой, Концифик настойчиво двинулся все дальше и дальше по старинному книгохранилищу, отпечатывая за собой при каждом шаге, четкие следы на запыленном полу.

Уверенно прошагав в самый дальний от входа угол, он достиг намеченной цели. И точно знал это. Потому что двигался он не наугад. Пользовался распечаткой каталога книжного собрания, сверяясь по этой бумаге с указателями на стеллажах.

А потому вскоре вышел прямо туда, где хранились нужные ему сейчас, материалы, касающиеся космической станции «Терсена».

Таким вот образом, своего мыслитель добился, несмотря на это неожиданное препятствие в виде пылевых отложений. И когда, нагруженный картонными папками с документами и тяжелыми фолиантами астрономических атласов, он выбрался назад из книгохранилища, любому бы увидевшему его впору было браться за пылесос:

— Столько серого летучего вещества насобирал он на себя!

Но, честно признаться, о том учёный совсем не жалел. И даже проявлял невероятный энтузиазм, и далеко не старческую же настойчивость в ходе своих поисков на давно всеми забытых книжных полках.

На обратном пути ему тоже никто не встретился.

Да и не мог бы этого сделать, знал ученый. Никому не было сюда пути через многочисленные посты охраны, даже очень захоти попасть в его холостяцком жилище.

Академику же самому было не до того, чтобы сетовать на недостаток чистоты и уюта. И теперь, ученый затворник не стал ни в чем менять прежние традиции.

Оставив, как бывало прежде, наведение полной уборки «на потом», он, не теряя более ни минуты времени, тут же принялся за главное.

Лишь кое-как стряхнув с себя пыль, собранную в безлюдном хранилище печатных носителей информации, Концифик решительно зашагал уже из подвала вверх по лестнице, ведущей в его личный рабочий кабинет.

Но как не торопился, все же не забыл аккуратно прикрыть за собой дверь, сильно растревоженного книгохранилища.

Поостерегся, чтобы не вышло чего худого, и никто другой не смог бы своевольно заглянуть в его заветный мирок. Разве что сам ещё туда отправится по другому, столь же очень важному делу?

Вот как то самое — неотложное, что сейчас заставило его перемазаться в путешествии по давно не хоженым, никем коридорам и комнатам, и там же невольно наглотаться вездесущей пыли.

Такого давно не бывало.

Хотя высокое научное звание мыслителя было присвоено Концифику еще в незапамятные времена. Совсем юношей избрав себе такую стезю, он посвятил ей всю силу воли.

При этом заставил себя забыть обо всем ином, что есть на свете:

— Кроме книг, исследований, да лабораторных опытов. Ну, а когда пришло признание, в виде заветного сана мыслителя, ничего другого уже и не требовалось ему — дряхлому, изможденному старику.

…И все же таким он был сейчас лишь внешне.

Долгие и долгие годы не меняясь обликом и сам того не ведая, он внушал знавшим его мысли о том:

— Какие же клокочущие силы и чудовищные страсти могут скрываться под маской книжного червя?!

Вот и сегодня, для многих, загляни они сюда, подтверждением такой их догадки, были бы лихорадочно горящие глаза на его аскетически худом, скуластом лице глубокого старца, обтянутом сухой, как пергамент, желтоватой кожей.

Облик — присущий всякому затворнику, не знавшему свежего воздуха, годы и годы. Который, все это долгое время провел одинаково — за стенами библиотек и в развалах книгохранилищ.

О чем, впрочем, ни минуты не жалеет Концифик.

Так было и теперь, когда ему снова удалось, судя по всему, добиться того, о чем не могли даже догадываться все остальные. Оставалось только с умом распорядиться удачей. Использовать на все сто процентов возможности, которые сулило ему очередное научное открытие, на пороге которого оказался Концифик.

И об этом (опять же, как всегда бывало), он побеспокоился в самую первую очередь.

Вернувшись из подвала, свою драгоценную добычу он занес в личную лабораторию, оснащение которой было под стать самому хозяину.

Заставленная от пола до потолка различными приборами, как невинного на первый взгляд, так и, вне всякого сомнения, самого зловещего предназначения, она наводила случайного созерцателя на любые мысли, кроме, разве что, касавшихся вопросов миролюбия.

Раскрыв сразу несколько из принесенных с собою книг, мыслитель Концифик тут же обо всем на свете забыл.

Да и как не забыть, если началась долгая кропотливая работа, требовавшая полнейшей самоотдачи и кропотливого внимания даже к мелочам. Это же ему было делом совершенно обыденным и привычным. И мыслитель, по своему богатому опыту, отлично знал, как организовать такой стремительный и победоносный штурм результата, с какой стороны и при помощи чего провести «мозговую атаку».

Привычно усевшись за своим рабочим столом, он, что называется, с головой ушел в изучение содержания фолиантов.

Информацию поглощалась вполне быстро, хотя сам процесс был сопряжен с непривычными трудностями. В том числе и надсадным чиханием. Зато не пропал зря.

Как и хотелось Концифику, он не ошибся, набрав множество информационных материалов, найденных в подвале на стеллажах книгохранилища.

Час, другой и третий раздавался лишь шелест отдельных страниц, да надсадный кашель старика. Явно, нахватавшегося лишнего в недавней пылевой завесе.

Потом, отставив в сторону всё им только что прочитанное, столь же обстоятельно он взялся за изучение астрономического атласа. Там — на очень прочных, можно сказать, что вечных, пергаментных страницах, покоились всевозможные данные об окружающем его мире. Содержались, на радость пользователю ответы на любой, самый невероятный вопрос.

Концифик был сетелянином.

Более того — часть своей исследовательской работы посвятил именно изучению родной планеты — Сетелены. И немалая доля исходного материала, размещенного на страницах справочного издания, имело его авторство.

Правда — многолетней давности.

Вернуться же к ним мыслителя Концифика заставили не совсем обычные обстоятельства. А именно — итоги последнего межпланетного Всесбора. Как называют самые престижные межпланетные спортивные соревнования.

…История их возникновения началась с давней идеи создания «Терсены» — космической станции между двумя соседствующими планетами — Терратой и Сетеленой.

Миллионы и миллионы лет они существовали в самой непосредственной близости друг от друга. И, более того, даже вместе мчались в космическом пространстве, являя собой чудесное и уникальное явление мироздания.

Общение между жителями этих двух планет началось давно.