Потерянные души - Поппи З. Брайт

Их комната оказалась далеко не такой роскошной и претенциозной. Здесь, на двенадцатом этаже, от всего блеска остался лишь толстый и мягкий, как взбитые сливки, ковер. Зиллах снял ботинки и зарылся босыми ногами в его сливочные глубины. В номере были большие мягкие кровати и такие же воздушные диваны, в которых можно было утонуть, как в облаках. Да, здесь было где развернуться.

Он подошел к окну и раздвинул тяжелые шторы. Внизу безупречный и чистый город переливался огнями, белыми и зелеными. Безумное переплетение улиц было как ребус, который следовало разгадать. А в самом центре этого лабиринта возвышался Мемориал Джорджа Вашингтона, застывший и белый, как кость. Зиллах улыбнулся своим мыслям. Просто прелесть что за город. Все большие города по-своему прелестны. Надо только дождаться ночи.

У него за спиной раздались вопли восторга – это Молоха с Твигом заглянули в ванную и обнаружили там джакузи. Зиллах обернулся и увидел, что они уже сдирают друг с друга одежду и в спешке швыряют ее где попало. Пару секунд он смотрел на них, по-прежнему улыбаясь, потом развязал алый шарф, который удерживал его волосы собранными в хвост, тряхнул головой и принялся расчесывать волосы пальцами, распутывая маленькие колтуны, которые образовались за время пути. Шелковистые волосы скользили между пальцами и рассыпались по плечам.

Молоха и Твиг встали у ванной – голые, как младенцы, – и ждали, что будет делать Зиллах. Зиллах снял брюки и куртку, стянул через голову футболку. Белья он не носил. Они все не носили. Изящный и тонкий, как девушка, он стоял, глядя на Молоху с Твигом. Его кожа была как сливки, волосы – цвета кофе с молоком.

Он подошел к ним и встал совсем близко. У всех троих были татуировки, декоративные шрамы и пирсинговые кольца по всему телу. Жить так долго в телах, которые не меняются и не стареют, казалось им скучным – вот они и старались как-то разнообразить себя. Человеческие тела изменяются под воздействием неумолимого времени: на них появляются родинки, узелки и морщинки. А у Молохи, Твига и Зиллаха были свои, более стильные и приятные способы, как украсить себя: серебряные колечки и замысловатые узоры, выбитые чернилами или вырезанные тонкими бритвами.

У Твига на каждом запястье было по вытатуированному браслету из колючей проволоки, ответвления которой поднимались до самых локтей, а на животе – замысловатый пирсинг из тонких металлических пластин, которые шли вертикально по обеим сторонам от пупка и были украшены инкрустацией из кусочков отполированной кости. У Зиллаха были проколоты оба соска. Молоха выбрал пирсинг булавками, на одной из которых болталась отлакированная косточка от фаланги человеческого пальца. У всех троих была не обрезана крайняя плоть (учитывая обстоятельства рождения, очень немногим мальчикам из их расы делали обрезание в нежном возрасте), и у всех троих она была скатана в тугие колечки. Однажды они снялись в серии фотографий у одного знаменитого фотохудожника, специализирующегося на эротике: он хотел, чтобы они сцепились все втроем своей крайней плотью, и Зиллаху пришлось встать на низенькую табуреточку, потому что Молоха с Твигом были значительно выше его, а по задумке фотографа все три «причиндала с колечками» должны были быть на одном уровне.

Зиллах положил руку Молохе на плечо и слегка на него надавил. Молоха опустился на колени перед Зиллахом и обнял его узкие бедра. Его губы легонько коснулись мягкой кожи и шелковистых волос. Потом коснулись уже настойчивей; потом он лизнул там языком. Зиллах вздрогнул, взял Молоху под подбородок и приподнял его лицо. Молоха взглянул Зиллаху в глаза. Зеленые, нежные и сияющие.

– Молоха, – сказал Зиллах.

Молоха погрузился в искрящийся океан зеленого; он был не в силах ответить.

– Молоха.

Он встряхнулся, разрушая чары:

– Что?

Лицо у Зиллаха было спокойным и безмятежным. На губах играла улыбка.

– Заказать что-нибудь выпить-поесть?

Пару мгновений Молоха просто смотрел на Зиллаха. Потом он еще крепче обнял его, и ощущение было такое, как будто два фрагмента картинки-головоломки вошли друг в друга где-то в самых глубинах его существа. Он обернулся и увидел, что Твиг ревниво наблюдает за ними. Они протянули к нему руки, и он шагнул к ним.

– Хочу шампанского, – сказал Молоха. – И взбитые сливки, и свежие почки, и шоколадные трюфели, и мороженое с кровью младенца.

Они стояли, обнявшись втроем. Самые близкие существа. Семья. Другой семьи у них не было.

Когда они забрались в ароматную ванную, Зиллах притянул к себе Молоху и Твига и принялся целовать их по очереди взасос – губы у них были сладкими от взбитых сливок и немного горчили от сухого шампанского. Они снова затеяли свою игру ищущих скользких рук, ненасытных губ, мягких укусов и укусов вполне болезненных. Они хорошо знали правила этой игры, они так долго в нее играли, а когда все закончилось, Молоха и Твиг затихли, умиротворенные, в бурлящей воде с ароматной пеной. Они положили головы на плечи Зиллаху и сплели руки у него на груди.

Все трое закрыли глаза и заснули. Всем троим снились кровавые теплые сны. До темноты у них еще было время поспать, а потом, свежие и отдохнувшие, они пойдут веселиться в город.

Когда ночь развернулась над городом, словно бархатный синий плащ, они пробудились от своей влажной и томной дремоты и принялись одеваться. Черные футболки, черные носки, грязные черные кроссовки. Они всегда одевались в черное, потому что на черном не видно красных потеков. Зиллах вдел в ухо серебряную серьгу – крошечный анк, египетский крест. У Молохи и Твига были серьги в виде простых католических распятий.

Твиг достал карандаш и пошел подводить глаза перед зеркалом в ванной. Он заметил у себя на груди алую отметину от зубов.

– Ты меня укусил, – сказал он Молохе. – У меня кровь. Молоха подошел и слизал кровь с груди Твига. Под его языком сосок Твига возбудился и затвердел. Молоха легонько его прикусил.

– Я хочу есть, – сказал он, и сразу стало понятно, что на этот раз дело не ограничится одними конфетами и шоколадом.

Когда солнце село, Зиллах позвонил вниз и распорядился, чтобы им подогнали фургончик. Они поехали в Джорджтаун. Долго кружили по запутанным улицам, постоянно сворачивали не туда, выбирались из тупиков и проулков с односторонним движением. При каждом резком повороте они заваливались друг на друга и громко смеялись. Перед тем, как выйти из отеля, они выпили еще шампанского и сейчас были слишком пьяны, и им было уже все равно, заблудились они или нет.

То ли их упорство было вознаграждено, то ли им просто повезло, но они добрались до Джорджтауна еще до полуночи. На улицах было полно народу: туристы искали ночных развлечений, школьники и студенты оттягивались кто как мог, группа чернокожих детишек со скейбордами и в вязаных шапочках увлеченно расписывала граффити какую-то стену. Молоха приник к окошку.

– Самое свежее, – прочитал он. Твиг облизал губы.

– Самое свежее – это то, что надо.