Беспокойный ум. Моя победа над биполярным расстройством - Кей Джеймисон

Вскоре после того, как я получила свое первое место в стационаре для взрослых пациентов, во мне стала нарастать тревожность. Мне было все труднее держать лицо, расшифровывая результаты психологических тестов больных. Пытаясь вникнуть в смысл тестов Роршаха, я порой чувствовала себя так, будто гадаю на картах Таро или составляю астрологический прогноз. Разве для того я защитила диссертацию? Я начинала понимать смысл строк из песни Боба Дилана: «Двадцать лет школы – и тебя назначат на дневную смену». Только в моем случае учеба длилась двадцать три года, и у меня бывали и ночные смены. В первые годы работы на факультете мои научные интересы были разнообразны до абсурда. В числе прочего я начала исследование о даманах, слонах и насилии (небольшой пережиток ректорской вечеринки в саду); дописывала статьи о воздействии ЛСД, марихуаны и опиатов, начатые в университете; размышляла о совместном с моим братом изучении особенностей строения дамб бобрами; вела исследование о фантомных болях в груди после мастэктомии с коллегами-анестезиологами; была соавтором учебника для студентов по психопатологии; участвовала в исследовании влияния марихуаны на тошноту и рвоту при химиотерапии раковых больных; пыталась выкроить время, чтобы заняться изучением поведения животных в зоопарке Лос-Анджелеса. Мои устремления были слишком многочисленны и слишком разбросанны. Но личные трудности вскоре вынудили меня сфокусироваться, сузив работу до исследования и лечения аффективных расстройств.

А точнее, маниакально-депрессивного заболевания, что неудивительно. Я была решительно настроена на то, чтобы изменить отношение общества к этой болезни и взгляды на ее лечение. Вместе с двумя коллегами, которые вели обширную клиническую и исследовательскую работу по той же теме, я решила основать профильную клинику при Калифорнийском университете, которая специализировалась бы на диагностике и лечении депрессий и маниакально-депрессивного заболевания. Мы получили начальное финансирование от больницы, и его вполне хватило, чтобы нанять медсестру и купить шкафчики для картотеки. Мы с медицинским директором потратили недели на разработку диагностических и исследовательских карт, а затем создали учебную программу, что-то вроде практики для интернов-психологов и третьекурсников кафедры психиатрии. Не все были согласны с тем, что я, не будучи медиком, займу должность директора клиники. Но большинство коллег, в первую очередь медицинский директор, заведующий кафедрой психиатрии и руководитель персонала Института нейропсихиатрии, меня поддержали.

За несколько лет Клиника аффективных расстройств при Калифорнийском университете стала крупным центром исследований и обучения. Мы обследовали и лечили тысячи пациентов, проводили множество клинических и психологических исследований, обучали клинических интернов-психологов и ординаторов-психиатров диагностировать и вести пациентов с аффективными расстройствами. Клиника стала популярным вариантом ротационного обучения. Она кипела жизнью. И хотя острота и тяжесть аффективных расстройств накладывали свой отпечаток, клиника отличалась теплой и дружелюбной атмосферой. Мы с медицинским директором поощряли не только усердную работу, но и социальную жизнь коллектива. Стресс от постоянной работы с суицидальными, психотическими и склонными к насилию пациентами был высок, и мы всегда старались как можно лучше поддерживать наших интернов и ординаторов. Редко, но все же случались трагедии. Однажды очень талантливый молодой юрист отверг все попытки отправить его в больницу и вскоре выстрелил себе в голову. После этого весь факультет и практиканты собирались в малых и больших группах, чтобы разобраться, почему это случилось, и поддержать обескураженных родственников и врачей, отвечавших за этого пациента. В случае с юристом доктор сделала все возможное и даже больше. Она была совершенно потрясена смертью своего пациента. Компетентные и ответственные врачи тяжелее всех переживают неудачи.

В клинике мы делали ставку на сочетание медикаментов и психотерапии, а не только на медикаменты, и работали над просвещением пациентов и их родных, рассказывая им о болезни и особенностях ее лечения. Благодаря собственному опыту я отлично понимала, насколько важна бывает психотерапия. Она помогает обрести смысл среди страдания, дожить до улучшения и преодолеть сопротивление принятию лекарств, когда осознаешь последствия отказа от них. Помимо обучения основам дифференциальной диагностики, психофармакологии и другим аспектам лечения аффективных расстройств, моя работа в преподавании, исследованиях и лечебной практике развивалась в пределах нескольких основных тем – почему пациенты отказываются от приема лекарств; какие клинические состояния приводят к самоубийствам и как с ними работать; роль психотерапии в долгосрочных результатах лечения маниакально-депрессивного заболевания; наконец, позитивный эффект заболевания в его мягкой форме: подъем энергии и настроения, обострение восприятия, вдохновение, гибкость и оригинальность мышления, амбициозность, позитивный настрой, общительность, повышенная сексуальность. Я старалась убедить других врачей в том, что эта болезнь может создавать не только проблемы, но и преимущества и что для многих этот пьянящий опыт подобен наркотику, от которого непросто отказаться.

Чтобы практиканты получили ясное представление о самоощущении во время маний и депрессий, мы давали им читать записи писателей и обычных пациентов, страдавших аффективными расстройствами. Кроме того, я начала читать лекции для персонала, посвященные музыке, созданной композиторами, пережившими тяжелые депрессии или имевшими маниакально-депрессивное расстройство. Эти неформальные лекции позже вылились в концерт в филармонии Лос-Анджелеса, который в 1985 году мы организовали вместе с другом – профессором музыки Калифорнийского университета. Стремясь просвещать общество о психических расстройствах, мы предложили директору филармонии программу, основанную на жизни и творчестве композиторов, страдавших маниакально-депрессивным психозом: Роберта Шумана, Гектора Берлиоза и Хуго Вольфа. Директор с воодушевлением откликнулся и пошел нам навстречу в вопросах оплаты. К сожалению, через несколько дней после подписания контракта Калифорнийский университет объявил о новой финансовой политике, которая не позволяла членам факультета получать финансирование от частных жертвователей. И я осталась со счетом на двадцать пять тысяч долларов на руках, что, как заметил один из моих друзей, было дороговато для билета на концерт. Но все же концерт удался. Просторный главный зал университета был переполнен. Это мероприятие положило начало серии концертов по всей стране, кульминацией чего стало выступление Национального симфонического оркестра в Центре сценических искусств имени Джона Кеннеди в Вашингтоне. Кроме того, концерт стал основой первого из серии спецвыпусков на ТВ, который мы посвятили взаимосвязи аффективных расстройств и искусства.

Мне повезло заручиться поддержкой завкафедры в создании клиники и управлении ею. Он поддержал мое назначение директором, даже несмотря на то, что я не была медиком. И он знал, что я страдаю маниакально-депрессивным заболеванием. Вместо того чтобы ограничить мой рост из-за болезни, он поощрил мое стремление использовать собственный опыт при совершенствовании методов лечения и для того, чтобы изменить отношение общества к этой проблеме. Конечно, сперва убедившись в том, что я получаю адекватное лечение и медицинский директор в курсе моих особенностей. Хотя он никогда и не говорил об этом, я уверена, что заведующий кафедрой узнал о моей болезни после первого же приступа маниакального психоза. Глава отделения, где я проходила лечение, безусловно, все знал. И, подозреваю, информация об этом довольно быстро просочилась. Как бы то ни было, завкафедрой отнесся к этому как к строго медицинской проблеме. Впервые он поднял этот вопрос, подойдя ко мне на одной из встреч. Он положил руку мне на плечо и произнес: «Я понимаю, что у тебя сложности с настроением, и я тебе сочувствую. Ради бога, продолжай принимать литий». Затем время от времени он спрашивал меня о самочувствии и проверял, принимаю ли я препараты. Он был прям, но никогда не сомневался, что я должна продолжать лечебную работу.