Не трогай кошку - Мэри Стюарт

– Послушайте, не надо так переживать, я всего лишь спросила. Возможно, мистер Эмерсон положил их в кладовую. Он мог решить, что их слишком легко унести, поскольку через комнаты каждый день проходит столько народу. Я позвоню ему и спрошу. Надо было сделать это раньше и не беспокоить вас. Пожалуйста, извините меня.

– Конечно, однако – о, вот и Джефф! Может быть, он что-нибудь знает об этом. Джефф, это мисс Эшли. Она вернулась и собирается пожить в коттедже у озера. Разве не чудесно? И сегодня она у нас обедает. Мисс Эшли, это Джефф, мой муж.

Мы поздоровались и пожали друг другу руки. Как и его жена, мистер Андерхилл с завидной американской теплотой и непринужденностью сказал все, что полагается, о моем отце. Мистер Андерхилл был крупный, широкоплечий, плотный и так же, как его жена, производил впечатление физического здоровья, поддерживаемого всеми средствами. У него были черные с проседью волосы и широкое лицо с немного заплывшими чертами, странно кого-то напоминавшими, но я не поняла сразу кого. Его широкие скулы слегка ассоциировались со славянскими, темные глаза смотрели проницательно, а широкий рот ничего не выражал. Мистер Андерхилл выглядел именно таким, каким и был в самом деле: богатым умным человеком, безжалостным убийцей в деловые часы и самим добродушием на отдыхе.

Я не успела остановить миссис Андерхилл, и она выложила мужу все о пропавших вещах. Как я и ожидала, передо мной произошло превращение доктора Джекилла в мистера Хайда. Приятная улыбка погасла, черные брови сдвинулись в одну черту, а жесткие глаза уставились прямо мне в мозг, скребя изнутри мой затылок. Или так мне показалось. «Воротила» – не просто шутливое прозвище. В деловых джунглях Америки Джеффри Андерхилл слыл крупным хищником.

Он не стал тратить время на извинения и выражение озабоченности, а задал два-три вопроса – так непринужденно, что не сразу угадывался их скрытый смысл, – а потом сказал:

– Прежде всего надо позвонить адвокату. Я сейчас же это сделаю. Вполне вероятно, он положил вещи в надежное место. – Андерхилл взглянул на каминные часы. – Кэти уехала за Эмори? Они еще не вернулись?

– Нет, – ответила его жена. – Она звонила и сказала, что приедет попозже.

Он кивнул и двинулся к двери, но внезапно остановился, словно задумавшись. Потом повернулся ко мне. На нем по-прежнему сиял глянец спокойствия, какой обычно напускают на себя политики и бизнесмены высокого ранга, но последовавший вопрос прозвучал резковато:

– Вы заметили, что вещей недостает только в библиотеке, я вас правильно понял?

– Правильно. Хотя до того, как я обнаружила пропажу лошадки, по-настоящему ничего и не осматривала. Но, мистер Андерхилл, пожалуйста, я не хотела начинать это дело. Я чувствую себя ужасно. Вероятно, всему этому есть какое-то простое объяснение...

– Несомненно. И чем скорее мы его найдем, тем лучше. Я позвоню адвокату прямо сейчас, пусть даже это испортит ему ланч. Но вот что хотелось бы сделать: вы не осмотрели бы все еще раз? Вы можете обнаружить пропавшие вещи в другом месте или заметить еще какие-то пропажи. В любом случае, чем скорее мы это выясним, тем лучше. Сейчас около четверти двенадцатого. Вряд ли моя дочь и ваш троюродный брат будут здесь раньше часа. Что вы скажете?

– Хорошо, я посмотрю. Спасибо.

– Прекрасно. Да, Стефани говорит, вы совершили экскурсию; значит, у вас нет своих ключей?

Он взял из жилетного кармана ключик, подошел к бюро, отпер его, выдвинул ящик и достал оттуда большую связку ключей. Нет, я не могла обвинить мистера Андерхилла в беспечности. Он протянул мне ключи.

– Ради бога, приготовь мне мартини, – обратился он к жене и вышел.

Мне показалось, пыль начала оседать сразу, как только за ним закрылась дверь.

Мои изыскания, так и не дав никакого результата, закончились в большой классной комнате в детском крыле.

Сама точно не знаю, зачем я пошла туда – определенно там я не ожидала найти пропавшие вещи, – и не помню, как я забралась по скрипучим ступеням на третий этаж. Может быть, я все еще не могла прийти в себя от молниеносной реакции Андерхиллов на мой вопрос. Возможно, Джеффри Андерхилл всегда поступал подобным образом, но я чувствовала себя так, будто начала целое уголовное дело, еще толком не убедившись в пропаже. Прежде чем снова встретиться с ними, мне хотелось подумать. Я взглянула на часы. Было только около половины первого. Я закрыла за собой дверь, подошла к скамеечке у окна и села, глядя на верхушки буков у пруда.

В заброшенную комнату лилось солнце. В воздухе, как кисея, висела пыль, создавая ощущение сказочности. Солнце светило ярко, как в детстве. И запах пыли в заброшенной классной был тем же, что десять, двенадцать, четырнадцать лет назад. Рядом со мной на выцветших подушках, вытертых и грязных, сидело семейство бегемотиков – Гиппо, Пот и Ам. Френсис придумал им такие имена, и в детстве это казалось нам до невозможности забавным. Неподалеку, собирая на себя пыль, стояла пегая качающаяся лошадка; я окрестила ее Зорькой, но мои братья сочли это имя тошнотворно девчачьим и звали ее не иначе как Вихрь. Тут стояли парты с высохшими заскорузлыми чернильницами, где Джеймс и Эмори, а потом Френсис и я учились читать, писать и считать, пока не пошли в школу. На белой полке по-прежнему стояли мои любимые книги – Эндрю Ланг, Артур Рансом и Клайв С. Льюис, за потрепанными обложками скрывался свой яркий автономный мир, те волшебные царства, что легко возникают в детстве, а потом остаются на всю жизнь.

Под полкой с книгами стоял низенький шкаф, в который по совету Лесли Оукера, моего знакомого книготорговца из Эшбери, я перед отъездом за границу перенесла с открытой полки кое-что из сокровищ классной комнаты. Я слышала, что книги с иллюстрациями Артура Ракхэма, Эдмунда Дулака и Кея Нилсона непрестанно растут в цене, и сама, пролистывая каталоги Кристи, видела, что особо редкие тома порой оценивают в сотню фунтов. Поэтому я заперла книги подальше от глаз и спрятала ключи. Конечно, по сравнению с китайской лошадкой и нефритовой печаткой это пустяки, но надо учитывать и мою любовь к ним.

Китайская лошадка и печатка. Ценные книги? Вернувшись из грез к своим проблемам, я проверила дверцы шкафа. Они были не заперты. Я с волнением открыла его.

Все книги оказались на месте и стояли точно так, как я их оставила.

С облегчением я поняла, как легкомысленны были мои опасения: чтобы соответствовать ценам, указанным в каталогах Кристи, тома должны были быть в роскошных переплетах, с автографами художников и тиражом в несколько сотен копий, а не такие, как у нас, – читаные-перечитаные, с замусоленными страницами, с потрепанными и испачканными обложками. Их ценность измерялась любовью, а не деньгами.

Я вытащила первую попавшуюся книгу – «Волшебные сказки» братьев Гримм, с такими знакомыми картинками, что мои воспоминания о сказках казались всего лишь продолжением этих картинок. Здесь были пастушка и бедный Фалада, над которыми я плакала в детстве, Гензель и Гретель со старой страшной ведьмой; принцесса, грустящая на скале среди бурных волн, с длинной головой дракона на коленях...