В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной - Барт ван Эс

Глаза у Лин уже привыкли к темноте, и она кое-что различает в лунном свете – правда, сейчас видит только широкое лицо Йо, обросшее щетиной. И еще глинистый склон. Лин полностью доверяет спутнику. Он всегда такой добрый.

У края деревни они крадучись взбираются на дамбу, и Йо опять лихорадочно озирается. Все тихо, и он с Лин на плечах стремглав перебегает дорогу, снова крепко держит ее за ноги, и девочка чувствует, как они болят. Но они бегут так быстро, что Лин забывает о боли и не ощущает ничего, кроме странной, чуткой и радостной настороженности – она внезапно очнулась и теперь видит и слышит отчетливее, чем раньше. Она замечает каждую неровность, каждый выступ, пока они крадутся между домами: вот чиркнула коленкой по стене и ссадила кожу; вот внезапно ветка ткнула в глаз. Но все это словно достается кому-то другому.

Беглецы уже в глубине деревенских улиц. Лин смотрит вверх: фасады темнеют на фоне серого неба. Йо бежит, дома так и мелькают. У одного квадратная крыша с загнутыми краями. Другой похож на две лестницы, которые соединяются, а между ними, на самой верхушке, – башенка. В конце улицы Лин различает, кажется, площадь, а за ней – шпиль церкви. Далеко впереди в темноте движутся два огонька.

Огни – это опасность. Едва заметив их, Йо через низкую ограду перелезает в какой-то сад, падает с Лин на землю возле сарайчика, и там они долго лежат, пережидая опасность.

Но ничего не слышно, кроме обычных ночных звуков.

Наконец они решаются идти дальше, перебираются через стену и бегут налево по мощеной улочке с домами поменьше. Йо спотыкается о камень, который звонко катится по булыжникам. На миг беглецы замирают, и Лин видит облачко пара от дыхания Йо.

Все заканчивается так же быстро, как началось. Йо стучит в какую-то дверь. Несколько мучительных секунд ожидания, и дверь открывается. Быстрый шепот – и беглецы вваливаются внутрь.

Лин не понимает, где они, слишком уж темно и тесно. Какой-то человек, которого ей толком не разглядеть, ведет их сначала по ступенькам вверх, потом вниз, потом по коридору, потом по приставной лестнице. Отодвигает засовы, скатывает тяжелый ковер на полу. Еще и еще повороты – и по узкому коридорчику к шкафу, который как-то выдвигается вперед, а за ним оказывается еще одна комната.

Места грязнее этого Лин в жизни не видела. Почему-то оно напоминает таверну, хотя ни в одной таверне она сроду не бывала, и уж тем более в такой. Вдоль стен – несколько кресел, два дивана, видно, как движутся люди. За столом в центре комнаты человек пять играют в карты при свете керосиновой лампы. Несколько пар глаз вперяются в Йо и Лин, едва те переступают порог. Лин уже идет сама – к ее босым ногам липнет грязь с ковра. Вонь тут стоит неимоверная. Лин не понимает, чем и дышать. Но она по-прежнему не чувствует страха и смотрит на все отстраненно, а чуткость и бодрость после ночного путешествия угасают. Их провожатый не входит, а захлопывает за ними дверь и задвигает ее шкафом. Теперь главный – Йо, и Лин терпеливо ждет, когда он скажет, что делать.

Но даже рядом с ним девочка чувствует, что отключается от всего окружающего. Когда Йо подходит к картежникам и заговаривает с ними, Лин остается стоять где стояла, глядя в пустоту, хотя видит грязь, чувствует духоту, замечает, как люди в креслах и на диванах меняют положение.

В голове у нее одна-единственная мысль: «Меня не должно здесь быть», – но это не вопль протеста, а наблюдение, которое неотступно крутится в мозгу.

Вскоре Йо возвращается и говорит, что спать она будет наверху, где стоят двухъярусные койки. Он наклоняется и осторожно кладет ей руку на плечо – Лин чувствует ее тяжесть и тепло. Пока Йо нес ее, они тесно прижимались друг к другу, а вот теперь он впервые касается ее ласково, нежно, точно боясь причинить боль. Он смущенно бормочет, что «делать свои дела» ей придется в два ведра в соседней комнате. Лин слушает и кивает. Через минуту она уже там, стоит босыми ногами на плиточном полу в желтых потеках, и ее едва не выворачивает от вони.

Потом она поднимается за Йо по приставной лестнице в спальню, где все койки уже заняты. Йо говорит, чтобы она легла на дальнюю в левом углу. Когда Лин приподнимает одеяло, оказывается, что постельное белье сырое. С койки поднимает голову какая-то старуха, мигает, что-то шепчет сухими губами, потом поворачивается на другой бок, лицом к другому спящему, который лежит у стенки. Прежде Лин никогда ни с кем не делила постель, и скатываться на середину матраса, куда утягивает за собой тяжесть чужих тел, спать в одежде непривычно. Она вцепляется одной рукой в металлический каркас и вытягивается во весь рост, спиной к соседям. Ей слышно, как внизу Йо вернулся к картежникам и рассказывает им про полицейскую облаву и бегство. Должно быть, уже далеко за полночь, и Лин знать не знает, где очутилась. Наконец она погружается в сон. Когда девочка закрывает глаза, ей кажется, будто комната качается; слушая, как Йо говорит об их приключениях, она снова видит, как он тащит ее на спине, видит контуры домов, черные на фоне облаков в лунном свете. Рука, сжимающая кровать, слабеет, Лин слегка возится под одеялом, случайно задевает старуху ногой и тут же инстинктивно ее отдергивает. Здесь нет ничего знакомого – если не считать боли и зуда в ногах.

В грязном темном доме в Эйсселмонде Лин проведет несколько дней. Йо отправится в неизвестном направлении раньше нее.

День пролетел незаметно, и, когда речь заходит об убежище в Эйсселмонде, на часах уже половина седьмого. Хотя воспоминания болезненные, воскрешать их по порядку – занятие в чем-то утешительное. Сама Лин давно уже проработала пережитое, отчасти с психотерапевтом, а я, пока слушаю, сосредотачиваюсь на практических деталях, так что эмоции отходят на второй план. Только потом, перебирая в памяти услышанное, я переживаю все эти события по-настоящему.

Сама Лин едва ли не в эйфории.

– Я и не думала, что сумею так долго говорить обо всем этом, – признается она, вставая и убирая со стола чайную посуду.

Она не сразу вспоминает, что у нее где-то сохранилось письмо Йо. «Я бы очень хотел его прочитать», – отзываюсь я, и через несколько минут Лин приносит из соседней комнаты линованный лист формата А4, сложенный в шесть раз. К письму еще прилагались фотографии, которые она долго хранила, но потом те затерялись.

Дома, в Оксфорде, я за рождественские каникулы успел купить цифровой диктофон – записывать Лин в дополнение к заметкам от руки. Он все еще включен, и каждое слово нашей беседы сохраняется, чтобы позже, работая над книгой, я смог ее прослушать.

Лин разворачивает письмо и сначала показывает мне надпись ее почерком на самом верху. Аккуратными печатными буквами двенадцатилетняя Лин вывела:

Зачитывая эти слова, она посмеивается: какое строгое распоряжение на будущее дала сама себе. Потом переходит к самому письму, иногда запинаясь, потому что почерк Йо и его ошибки разобрать трудно. Письмо датировано 4 марта 1946 года и пришло из Сингапура.