Хоккенхаймская ведьма - Борис Вячеславович Конофальский

вы в своем уме? Что за шутки?

– Мне нужно остаться тут, – отвечал Брюнхвальд твердо.

– Из-за этой вдовы? Да вы в своем уме, ротмистр? Вы бросаете меня в начале дела. Из-за этой женщины? Карл, у вас треть бороды уже в седине, а вы ведете себя как безмозглый юнец!

– Мне нужно остаться тут, – упрямо повторил ротмистр.

– Она вас приворожила! – догадался Волков. – Она точно ведьма!

– Она не ведьма, она добрая женщина и мягкая, она вас считает добрым человеком. Хотя никто другой про вас так даже не подумает.

– Она добрая и мягкая? – кривился кавалер.

– Да, она добрая и мягкая, – настаивал Брюнхвальд.

Волкова так и подмывало сказать, что вдова настолько мягкая и добрая, что половина города побывало у нее под подолом. Исключительно по доброте душевной. Но благоразумно сдержался.

– Иероним, – продолжал ротмистр серьезно, – с ней хотят расправиться. В городе куча мерзавцев, которые ненавидят ее.

Волкова это ничуть не удивляло. Он готов был уже принять решение Брюнхвальда, к тому же он вдруг вспомнил, что по договору ротмистр обходился ему в три офицерские порции, то есть один стоил как двенадцать солдат. И кавалер произнес:

– Ну что ж, раз так, то оставьте себе пару солдат покрепче, но жалованья я вам с сегодняшнего дня больше не плачу.

– Я знал, что на вас можно положиться, мой друг, – как ребенок обрадовался Брюнхвальд, – пойду скажу ей, что вы меня отпустили.

Он встал из-за стола.

– Смотрите, чтобы вас тут не зарезали, – сказал кавалер все еще недовольно.

– Я не позволю этим мерзавцам, – пообещал ротмистр.

– Ну, будь по-вашему, ладно. Значит, вас заменит сержант?

– Да, вы ж его знаете, он толковый человек. А меня не зарежут, это ж бюргеры, я и не таких успокаивал. А сержанту я передам дела сейчас же.

– Напоследок скажите ему, чтоб командовал «сбор», пора – кажется, святые отцы уже прикончили несчастного поросенка.

Брюнхвальд обошел стол и вдруг обнял Волкова крепко и сказал:

– Спасибо вам, Иероним.

– Да-да, – отвечал кавалер растерянно, а сам думал: «Вот старый болван, доволен, как дитя малое. Ладно бы была стоящая баба, а то так – местная потаскуха, которую соседи забьют камнями, если им позволить. Хотя все дело, может быть, в сыроварне».

Ротмистр ушел, вернее, убежал даже, а Волков остался сидеть за столом с кружкой пива. И тут он вспомнил, что у него не так давно тоже была бабенка, которую местные считали шлюхой, и что ему даже пришлось проткнуть ляжку одному сопляку из-за нее на дуэли. Но то была благородная дама! Но тоже шлюха, как и вдова. Конечно, сравнивать хозяйку поместья и хозяйку сыроварни нельзя, это разные женщины, хотя хозяйка сыроварни выглядела немного симпатичней. В общем, кавалер не пришел к однозначному выводу и позвал Ёгана.

– Звали, господин? – тут же появился слуга.

– Сыч пришел? – спросил Волков.

– Нет, пьянствует на площади с мужичьем. Там его все угощают. Он вроде как палач!

– Собираться надо, а он пьянствует.

– Уезжаем?

– Да уж, быстрей бы, иначе разорит меня этот трактир. Скажи Максимилиану, чтобы доспех мой собрал. И коня пусть седлает, а ты сундук мой погрузи в большую телегу.

– Да, господин, – ответил Ёган, уходя.

– И Сыча найди, – вслед ему кричал кавалер.

– Будет сделано, господин.

* * *

Волков лежал на лавке у стола, сгибал и разгибал левое колено и прислушивался к ощущениям: нога вроде и не ныла, но все равно не давала чувствовать себя хорошо. Долго согнутой была или мерзла – болит, если много часов в седле ехать – опять болит. Кавалер сел, вздохнул, взял тяжелую глиняную кружку и допил последние капли пива.

Суета отъезда. Верховые лошади уже оседланы, тягловые впряжены в телеги. Солдаты пришли, стали таскать нехитрый скарб монахов, грузить его в возы, и тут случилась какая-то заминка. Кавалер не прислушивался к разговорам и был удивлен, когда к нему подошел монах из писарей и робко сказал:

– Господин, отец Николас просит повременить с отъездом.

– Чего? – Волков едва ли не подпрыгнул на лавке. – Что? Как повременить? Вы там в своем уме?

Он даже и мысли допустить не мог тут остаться, одна ночевка в этом трактире обходилась ему в талер! Минимум в талер!

– Отец Николас просит передать, что отец Иона крепко занедужил, – мямлил монах.

Но Волков его уже не слушал. Рискуя заработать боль в ноге, он выбирался из-за стола так быстро, что опрокинул кружку рукой, и пошел в покои святых отцов. У двери отца Ионы толпились братья монахи, он их растолкал бесцеремонно, вошел.

Внутри собрались и брат Иоганн, и брат Николас, и брат Ипполит.

Лицо брата Ипполита было серьезно, аж брови сдвинул; он сидел на краю кровати и держал за руку отца Иону. Больной оказался лицом сер. Глаза полуприкрыты, на вид он и не дышал даже.

– Что с ним? – тихо шепнул кавалер отцу Николасу.

– Хворь, он давно уже животом скорбен, – отвечал монах. – Ничего, отживет еще. Не впервой.

– Кони оседланы, – напомнил Волков. – Солдаты ждут.

– Подождут час-другой, как-никак он прелат-комиссар, – блаженно рассуждал отец Николас. – Как лучше станет, так и поедем, а может, и до завтра повременим.

Кавалер взял под локоть юного лекаря и поволок его в коридор, и там, чтобы никто не слышал, спросил:

– Есть у тебя снадобье какое, чтобы дать ему, пусть он в телеге лежит да хворает.

– Нет, господин, – отвечал брат Ипполит, – боюсь, что никуда его везти нельзя.

– Нельзя?

– Нельзя, кровь у него пошла. Боюсь, в дороге только хуже будет.

– Кровь, какая кровь? – не понимал кавалер.

– Кровь пошла из заднего прохода, видно, кишка какая кровоточит, – объяснял молодой монах.

– Нажрался поросятины, – зло сказал рыцарь.

– Отцы говорят, он один половину поросенка съел.

– Вот-вот, – кивал Волков, который постничал уже не первый день. – И что, лошадей распрягать?

– Распрягайте, господин, – сказал монах.

Кавалер пошел вниз, велел расседлать лошадей, а потом сел за стол и заказал себе жареной колбасы и пива. Больше он не постничал.

Монахи так и толпились у покоев отца Ионы, солдаты бездельничали на дворе, а он ел колбасу с пивом. Затем попросил себе пирог.

А через час прибежал молодой монах из писарей и сообщил ему, что отец Иона почил.

Глава 10

Тучное тело монаха шестеро солдат не без труда вынесли из покоев и положили в гроб, который уже к вечеру был готов, а гроб донесли до телеги. И повезли в церковь на ночь для чтения псалтыря и отпевания. Читать взялись братия усопшего, отец Иоганн и отец Николас, также