Архив - Виктория Шваб

Она покатывается со смеху. Ее легко насмешить.

— Ты воображаешь меня каким-то многоруким, все успевающим Шивой.

И тут я чувствую, как в кармане скребется архивный листок.

Алекс Кинг, 13.

— Потому что ты и есть многорукий Шива.

— Мне просто нравится чем-нибудь заниматься.

Тогда приезжай сюда, думаю я, убирая листок. У нас тут точно не соскучишься.

Я слышу легкое бренчание гитарных струн.

— Это еще что такое?

— Я настраиваюсь.

— Линдси Ньюман, ты что, говоришь со мной по громкой связи, чтобы можно было одновременно гитару настраивать? Ты же ставишь под угрозу священную неприкосновенность наших с тобой интимных разговоров!

— Расслабься. Родители уехали на званый вечер. Час назад торжественно оделись и отчалили. А твои как?

На кухонном столе я обнаруживаю две записки.

На одной нацарапано: «В магазине! Люблю, мама».

На другой: «Регистрируюсь на работе. П».

— Мои тоже уехали, — признаюсь я. — Но только без смокингов, платьев и по отдельности.

Я возвращаюсь в комнату.

— Наконец-то можешь посвятить вечер себе, — говорит она. — Надеюсь, ты закатишь вечеринку?

— Я уже с трудом слышу твой голос через пьяные вопли и орущую музыку. Наверное, надо пойти велеть всем успокоиться, пока соседи копов не вызвали.

— Созвонимся еще, ладно? — говорит она. — Я скучаю.

И я знаю: она говорит от чистого сердца.

— И я по тебе, Линдс. — В кои-то веки я могу не врать.

Трубка замолкает. Я бросаю ее на кровать и пристально смотрю на испещренный темными пятнами пол.

Меня буквально раздирают вопросы. Что произошло в этой комнате? Кем был тот парень? Чья кровь была на его руках?

Пусть это не мое дело, пусть это нарушение правил, пустая трата сил и способностей, но, как ни крути, в Архиве все мы давали одну и ту же клятву.

Мы оберегаем прошлое. И как мне кажется, чтобы делать это лучше, мы должны его понимать.

Поскольку ни эрудиция и любознательность Линдси, ни секреты мисс Анджели не приоткрыли передо мной завесу тайны, мне придется узнать все самой. Я решительно снимаю кольцо и, не успев как следует испугаться, опускаюсь на колени, прижимаю ладони к половицам и тянусь к воспоминаниям.

На кровати, подтянув колени к подбородку, сидит юная девушка.

Я отматываю воспоминания назад, до тех пор пока не вижу на прикроватном столике календарь с листком «март». На кресле в углу разложено синее платье, на столе лежит черная книга. Дед, как всегда, был прав. По крошкам, как в сказке «Мальчик-с-пальчик». Я ухватилась за нужную нить.

Девушка хрупкая, длинные светлые волосы волнами ниспадают к ее узкому лицу. Она выглядит чуть младше меня. Сейчас она говорит с тем самым парнем, только его одежда и руки пока чисты. Ее слов не разобрать — только легкий шелест, как радиопомехи, а парень между тем не может устоять на месте. По глазам девушки я вижу, что она говорит медленно и настойчиво, а он отвечает нервно, помогая себе резкими рублеными движениями. Его руки стремительно мелькают в воздухе. Он вряд ли намного старше ее, но судя по дикому выражению лица и тому, что его пошатывает, он уже пьет. Кажется, ему нехорошо, и он вот-вот закричит.

Девушка тоже это замечает, потому что встает с постели и подносит ему стакан воды. Он выбивает стакан из ее рук, и стекло разлетается на множество осколков. Я слышу только легкий треск. Он с силой хватает ее, пальцы глубоко впиваются ей в плечо. Она его отталкивает, и он спотыкается о кровать и валится с ног. Девушка отворачивается и бежит, а парень поднимается с пола, захватив большой осколок стакана. Стекло режет его ладонь, но он бросается за ней и у двери нагоняет. Они вываливаются в коридор.

Я веду рукой по полу и вижу их через проход. И тут же жалею об этом. Он прижал ее к полу, и я вижу только хаос из осколков, крови и переплетающихся конечностей. Ее стройные худые ноги бьются под ним, пока он одним ударом не пришпиливает ее к полу, как бабочку.

И тут все замирает.

Он стряхивает осколки и с трудом поднимается на ноги. Теперь я могу видеть ее: разодранные, окровавленные руки и глубокий страшный порез на горле. Осколок вложен в ее ладонь. Он медлит над ней несколько мгновений, прежде чем пойти в спальню. В мою сторону. И я понимаю, что он весь в крови. В ее крови. Меня едва не выворачивает наизнанку, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не отпрянуть в сторону. Его здесь нет. А меня нет там.

Ты убил ее, шепчу я. Кто ты? И кто она?

На неверных ногах он проходит по комнате, пошатывается, опускается на корточки и раскачивается из стороны в сторону, будто одержимый. Но потом поднимается на ноги, оглядывает себя, россыпь осколков на полу, смотрит на бездыханное тело, медленно и лихорадочно вытирает руки о рубашку. Проковыляв к шкафу, сдергивает с крючка черное пальто, рывком надевает его и застегивает. Потом убегает, и я остаюсь одна у тела девушки.

Кровь медленно окрашивает ее светлые волосы. Ее глаза открыты и равнодушно смотрят куда-то вверх, и все, чего я хочу сейчас, — подойти и осторожно закрыть их.

Я отрываю руки от пола, открываю глаза, и воспоминание рассеивается, уступая место реальности и забирая все с собой. Это снова моя комната, но я вижу мертвый силуэт на полу, словно изображение выжжено у меня в подсознании. Я надеваю кольцо, и, споткнувшись о несколько коробок, стремглав вылетаю из проклятой квартиры.

Захлопнув за собой дверь, я оседаю на пол холла и ладонями закрываю глаза, стараясь дышать в уютное и безопасное пространство, образовавшееся между грудью и коленями.

У меня сдавливает горло от отвращения. Я легко могу представить себе, как дед, выпустив струйку дыма, посмеялся бы надо мной и сказал, что все это глупо. Я представляю себе, как совет Архива обвиняет меня в негодности за то, что без нужды подсматриваю между мирами. Но я ведь не М., приходит мне в голову. Не слабосильная капризная девица. Я — нечто большее, Хранитель по призванию. Я — наследница деда.

Дело не в крови и убийстве, хотя от них меня выворачивает наизнанку. Дело в том, что он убежал. Теперь я думаю лишь об одном — удалось ли ему остаться безнаказанным? Неужели он вышел сухим из воды?

И внезапно я ощущаю острейшую потребность двигаться, охотиться, делать хоть что-то. Я встаю, опираясь рукой о дверь, и достаю из кармана Архивный листок, благодарная за то, что у меня есть работа.

Но имени нет. Оно исчезло, и листок снова чист.

— Кажется, кое-кому не помешает маффин.

Я прячу листок в кармане джинсов и поворачиваюсь на голос. Уэсли Айерс строит в другом конце холла, подбрасывая в руке маффин, как бейсбольный мяч. Я понимаю, что сейчас не готова надеть маску, чтобы казаться нормальной.