Корсар и роза - Звева Казати Модиньяни

Молодые продолжали молчать. Опорожнив свою миску с супом, Тоньино запил ее стаканом красного вина и рукавом рубашки вытер рот. Лена бросила на него умоляющий взгляд. Тоньино ответил улыбкой.

— Со всем уважением к вам, папа, позвольте заметить, что это наше дело, — ответил он спокойно.

Помпео побагровел от негодования.

— Разрази меня гром! — взорвался он. — Или ты один из тех, кому женщины противны, но мне в это что-то не верится, или позволяешь, как кукла деревянная, дергать себя за ниточки той, кому ты не нужен. Но, как бы там ни было, ты мой сын, живешь в моем доме, и я имею право знать, что происходит! — С этими словами Помпео изо всех сил грохнул кулаком по столу, так что посуда задребезжала.

Лена побледнела, да и сама Джентилина, много дней подбивавшая мужа на прямой разговор с сыном, теперь трепетала от ужаса, видя его в таком гневе. Только Тоньино по-прежнему сохранял спокойствие.

— Не знал я, что это ваш дом, — заговорил он, поворачиваясь к отцу. — Я-то думал, что это и мой дом тоже. Потому что с тех пор, как я себя помню, на этой земле я круглый год гнул спину. Верно, все свои заработки я отдавал вам, но полагал, что они все-таки принадлежат мне. По крайней мере я верил, что они дают мне право жить по своим понятиям, не отчитываясь перед хозяином. Как видно, я ошибся. Прошу прощения за причиненное беспокойство. Позвольте откланяться.

Он рывком поднялся из-за стола, с грохотом опрокинув стул.

— Пожалуйста, Лена, пойдем со мной. — Тоньино протянул ей руку.

Лена чувствовала себя кругом виноватой. Ведь именно она внесла раздор и смуту в доселе дружную семью. Отец с сыном поссорились исключительно по ее вине. Она дала слово матери и повторила свое обещание перед алтарем, но на деле так и не сдержала его. И только в эту минуту она поняла, что судьба подарила ей встречу с лучшим из людей на свете.

— Если кто-то и должен уйти, — пролепетала Лена, встав из-за стола и ухватившись за руку, которую протягивал ей Тоньино, — так это я. Простите, простите меня! — Ее слова утонули в рыданиях.

— Замолчи, — ласково проговорил ее муж. — Ты же еще совсем ребенок.

Этих простых слов оказалось достаточно, чтобы открыть старому Помпео Мизерокки глаза на истинную природу отношений, сложившихся между Леной и его сыном. Его возмущение угасло, он готов был взять все свои слова назад, но было уже поздно.

— Куда же ты пойдешь? — Помпео предпринял отчаянную попытку остановить сына. — Нет у тебя другой крыши над головой, кроме этой.

Сын ничего не сказал в ответ. Вместо этого он вновь обратился к Лене:

— Ступай наверх, свяжи наши вещи в узел, — властно приказал Тоньино.

Никогда раньше муж не разговаривал с ней таким тоном. Лена даже не представляла, что он на это способен. Она не посмела спорить и молча повиновалась.

Когда она вновь спустилась вниз, Тоньино уже выводил из стойла лошадь, запряженную в повозку. Джентилина, стоя на пороге кухни, горько плакала. Старик Помпео потихоньку призывал все мыслимые и немыслимые проклятия на собственную голову. Лена подошла к свекру и свекрови, чтобы попрощаться.

— Мне горько думать, что я причинила вам такую боль, — сказала девушка. — Вы были добры ко мне, приняли меня как родную дочь. Но клянусь вам, богом клянусь, я подарю вам внуков, и все наладится, — порывисто обещала она.

— Дай-то бог, — сквозь слезы сказала Джентилина. — Но куда же вы теперь пойдете, на ночь глядя?

— Мой дом там, где мой муж, — гордо ответила Лена, забрасывая на телегу узел с простынями и платьем.

— Забирайся наверх, малышка, — велел ей Тоньино.

Они отъехали от дома в сгущающихся ночных сумерках. Зажженный фонарь, подвешенный к задку повозки, раскачивался в темноте. Луна ярким светом заливала пыльный проселок, по нему ползли длинные тени. Лена сидела рядом с мужем, погруженная в молчание. Она придвинулась к нему поближе и взяла его под руку.

— Замерзла? — спросил Тоньино.

— Немножко, — призналась Лена.

Никогда до этой минуты ей не приходилось ощущать его так близко. Впервые Лена почувствовала, что от Тоньино приятно пахнет свежими стружками, и ей вдруг пришло в голову, что он и впрямь похож на могучее дерево, которому не страшны ни ранние заморозки, ни зимняя стужа, ни дожди, ни ветра. Да, Тоньино был силен и крепок, на его груди можно было укрыться от любых невзгод.

— Если тебе холодно, укутайся потеплее, — нетерпеливо произнес он.

— Мне довольно быть рядом с вами, — робко ответила Лена.

Ее охватили невеселые мысли. Она с тоской подумала о том, какие разговоры наутро пойдут по деревне, когда все узнают об их поспешном отъезде. Ей нетрудно было представить себе, как упивается сплетнями семейство Бальдини, что за гадости примется теперь распускать о ней Эрминия. Себе Лена желала только одного: никогда больше не видеть своих родственников, ни в чем не зависеть от них. Боже ее упаси когда-либо обратиться к ним за помощью. Они бы захлопнули дверь у нее перед носом, в этом у Лены не было ни малейшего сомнения.

— Мне хорошо рядом с вами, — повторила она твердо.

Они ехали неизвестно куда, ночью, но Лена не испытывала тревоги. Близость мужа вселяла в нее спокойствие и уверенность.

— Возьми одеяло. Нам еще ехать и ехать, замерзнешь, пока доберемся до места, — настаивал он.

— А куда мы едем? — с любопытством спросила она.

— В Луго, — ответил Тоньино.

— Почему именно в Луго? — всполошилась Лена.

Вся ее твердая решимость мигом улетучилась.

— У меня в городе живет друг. Прошлым летом он предлагал мне работу, но я отказался: зачем, думал, раз у меня своя земля есть. Но теперь…

— Какую работу? Какой друг? — Лена страшилась услышать знакомое имя.

— Буду работать в поместье графа Сфорцы, если, конечно, мой друг Спартак Рангони еще не передумал.

Лена внезапно отпрянула от мужа, вскочила и прямо на ходу спрыгнула с повозки. Не удержавшись на ногах, она упала и покатилась по траве у обочины дороги. Тоньино остановил лошадь, слез на землю и подбежал к ней.

— Ты что, совсем с ума сошла? — вскрикнул он, склоняясь над женой, чтобы убедиться, что она ничего себе не повредила.

— Не больше, чем раньше, когда замуж за вас шла, — ответила Лена срывающимся от злости голосом.

— Вот именно, — кивнул он, помогая ей подняться с земли. — Но будет лучше, если ты мне растолкуешь, что к чему.

— Не о чем тут толковать. Я в Луго не поеду. Вот и все, — объявила она.

— Ты только что сказала моей матери, что твой дом там, где твой муж. Быстро же ты передумала. И что я, по-твоему, должен теперь делать? — Тоньино был в отчаянии.