Корсар и роза - Звева Казати Модиньяни

И вот его час настал. В кабачке Спартак познакомился с Альбертой. Она отплясывала на площадке с лихостью настоящей танцовщицы. Их познакомил Эмилио Гельфи, владелец автотранспортной конторы, друг Спартака, пригласивший его за свой стол.

У Альберты было маленькое, покрытое веснушками личико сердечком, живые, веселые глаза, короткие, завитые по моде волосы, низкий, с хрипотцой голос. Спартак знал, что ей двадцать пять лет и что она работает учительницей в городской начальной школе в Луго. С ней были две подружки, тоже учительницы. Каждая была с кавалером.

— Как это ты сегодня решился покутить? — спросил Эмилио, удивленный появлением Спартака в ресторанчике.

— Чего на свете не бывает! Раз в жизни и курица петухом споет, — уклончиво, как всегда, ответил тот.

Остальные рассмеялись, даже не подозревая об истинной причине его веселости.

— Он у нас такой: за что ни возьмется, все удается, — заметил Эмилио.

— Это ты о чем? — насторожился Спартак.

— Ну, ты же знаешь, мир тесен, а языки у всех длинные. Болтают люди. Обычно злословят, но вот о тебе, к примеру, графский управляющий говорит одно только хорошее, — пояснил приятель.

Альберта не сводила оценивающего взгляда с крепкого светловолосого парня. На такого можно опереться, думала она.

— Серджо Капорали переоценивает мои скромные заслуги, — покачал головой Спартак, с облегчением переводя дух.

Он знал, что своим процветанием усадьба графа Сфорцы в значительной степени обязана именно рачительному попечению Серджо Капорали. Управляющий был не чужд прогрессивных нововведений и полностью разделял идеи Спартака.

— Потанцуем? — вмешалась Альберта. Ей не терпелось поскорей оказаться в его объятиях.

Они протанцевали вместе весь вечер, потом она попросила его проводить ее домой.

— Я не могу. Эмилио обидится, ведь ты пришла с ним, — возразил Спартак.

— Тогда давай встретимся завтра, — предложила Альберта.

Она была из тех современных девушек, которые не обращают внимания на условности. Спартаку нравилось, что она такая компанейская, но он не собирался ссориться из-за нее со старым другом.

Они уже завершали последний круг вальса, когда Спартак почувствовал, как кто-то сзади хлопнул его по плечу. Обернувшись, он увидел весело подмигивающего Эмилио.

После окончания танца, проводив Альберту к столу, Спартак вопросительно поглядел на друга. Наклонившись к нему, Эмилио прошептал:

— Слушай, на мой счет можешь не беспокоиться. Считай, что путь свободен. У меня с этой учителкой больше ничего нет.

— Спасибо, что предупредил, — подмигнул в ответ Спартак.

— Только не зарывайся. Она вовсе не такая бесстыдница, какой хочет казаться.

Когда Спартак проводил ее домой, была уже поздняя ночь. Альберта жила с семьей в новостройке на пересечении улиц Эмилия и Равеньяна. Ее отец был армейским капитаном в отставке, а мать — преподавательницей музыки. Она давала уроки игры на фортепьяно детям богатых и добавляла к пенсии мужа свои скромные заработки. Все это и многое другое Альберта успела поведать Спартаку, пока он вез ее домой на раме своего велосипеда.

— Странные у тебя духи, — заметил он, лишь бы что-нибудь сказать.

— Туалетная вода «Лаванда Колдинава», — с гордостью проговорила она.

— Тебе непременно нужно возвращаться домой прямо сейчас? Может, отыщем местечко, где мы могли бы побыть вместе? — спросил Спартак.

Альберта прекрасно поняла, что он имеет в виду.

— Всему свое время, — ответила она. — Может, еще когда-нибудь увидимся.

Он не стал настаивать. У подъезда дома Альберта позволила себя поцеловать.

Спартак вдохнул ее духи, показавшиеся ему слишком терпкими и пряными, и невольно вспомнил о Маддалене. От нее пахло вереском и шиповником.

— Ну, так и быть, я позволю тебе подняться в мою комнату, только, чур, не шуметь. Родители в это время уже спят.

Все вышло гораздо лучше, чем предсказывал Эмилио Гельфи. И все же Спартак не мог выбросить из головы строптивую девчонку из Котиньолы. Воспоминание о ней преследовало его, как наваждение, отравляя удовольствие от общения с другими женщинами.

Спартак проводил целые дни в седле велосипеда. Он объезжал графские земли вдоль и поперек, наблюдал за хозяйством. Несмотря на занятость, он ухитрялся поддерживать в образцовом порядке свою собственную маленькую ферму, ожидая к осени отличного урожая, и организовал торговлю корзинами далеко на север Тосканы, постоянно курсируя на велосипеде и на поезде от склонов Апеннин к побережью, продавая, покупая, заключая контракты, скрепленные рукопожатием, которое для него было надежнее подписи, узнавая каждый день что-то новое и даже находя иногда время для любовных утех.

В кругу земледельцев за ним закрепилась репутация новатора, опережающего свое время и потому несколько чудаковатого, но при этом исключительно честного и порядочного.

По вечерам, вернувшись с работы, он, прежде чем войта в дом, ставил велосипед в сарай-пристройку и приводил его в порядок, внимательно следя за тем, чтобы педали, цепь, втулки, оси были хорошо смазаны, покрышки целы, а рама сверкала чистотой. Потом хлопал ладонью по седлу со словами: «Спокойной ночи, Джорджия». Спартак окрестил машину этим женским именем, сам не зная почему. С самого детства у него была привычка давать имена не только животным, но и предметам.

В кухне его ждал ужин, который мать держала теплым на очаге. Торопливо поужинав, он тотчас же усаживался на скамье под навесом рядом с отцом и сестрой и принимался за плетение корзин.

Когда наступало время сна, Спартак падал в постель без сил, вымотанный до предела и довольный сознанием того, что день, как он говорил, «прожит на все сто». Так он называл те дни, когда удавалось хорошо заработать.

Его будил крик петуха. Спартак просыпался на рассвете с радостным чувством человека, предвкушающего полный событий день. В кухне уже хлопотала мать. Она снимала с огня кувшин горячего молока и переливала в глубокую тарелку, перемешивая его с настоем цикория, заменявшим кофе. А на столе Спартака поджидала горка обожаемых им с детства дымящихся лепешек.

— Никто не умеет так печь лепешки, как вы, мама, — говорил он, желая ей польстить.

Мать, уже занятая приготовлением завтрака для мужа и Миранды, младшей дочери, готовых вот-вот спуститься вниз, отвечала лишь довольным ворчанием. Ей были бесконечно дороги краткие минуты наедине с сыном, ее любимцем.

— Говорят, сюда к нам собираются провести электричество, — объявила она на следующее утро.

— Я тоже об этом слыхал. Наконец-то у нас будет свет, — обрадованно кивнул Спартак.

— Провести свет в дом будет стоить денег, — возразила мать.